Гарольд Шехтер - Nevermore

Взятый в отдельности, каждый элемент свидетельствовал о достаточном уровне вкуса и ремесла. К примеру, прекрасное впечатление на меня произвела вязь по дереву, покрывавшая архитрав над главным подъездом и созданная по образцу прославленной мозаики с гробницы Итимадуд-Даула в Агре, Индия. Но невероятный избыток и разнообразие бесчисленных элементов декора указывали на пристрастие, противоположное хорошему чувству, а именно на вульгарную склонность к показухе. Лишь человек, абсолютно лишенный эстетического чувства, мог бы принять эту павлинью роскошь за истинную элегантность или величие — так думал я, рассматривая пышный особняк, и мое суждение почти сразу же подтвердилось: мой спутник подошел ко мне, задрал голову, озирая экстравагантный фасад, и заявил:

— Разрази меня, если у этой дамочки Никодемус не самый потрясный домишко, какой я видел в жизни. По сравнению с ним усадьба старого Ашера — что южный конец коняки, которая скачет на север.

Подавив желание ответить на эту мысль достойным ее сардоническим комментарием, я поднялся по ступенькам и постучал чугунным молотком. Мгновение — и парадную дверь распахнул согбенный седовласый слуга, который окинул пас неторопливым оценивающим взглядом и любезно осведомился о причине нашего визита.

— Мы должны побеседовать с миссис Генриеттой Никодемус по делу неотложной важности, — отвечал я. — Мое имя мистер Эдгар По, а это, — жестом указал я на своего спутника, — полковник Крокетт из Теннесси.

Достаточно было этого имени, чтобы вызвать весьма своеобразную реакцию у престарелого слуги. Глаза его чуть не вылезли из орбит, рот широко раскрылся.

— Полковник Крокетт? То бишь — Дэви Крокетт?

— Чистый и беспримесный! — заявил покоритель границ, скрестив руки на мощной грудной клетке.

— Не! — воскликнул недоверчивый служитель. — Быть того не может.

— Он самый и есть, — подтвердил Крокетт. — Гибкий, что ветка гикори, неумолимый, как нож мясника, быстрый, как торнадо в Техасе.

— Пес задери мою кошку! — захихикал в лад ему старик. — Подождите снаружи, джентльмены, я ща позову мисс Генриетту. Да она треснет от удивления, когда услышит такое. — И он, покачнувшись на пятках, ринулся прочь с проворством, совершенно аномальным для человека, чья седая борода, сморщенное чело и усохшее тело явственно обличали в нем дряхлого старца.

Когда престарелый, хотя на удивление бодрый привратник скрылся внутри просторного особняка Никодемусов, я обернулся к своему спутнику и заметил сухо:

— Ваше имя, полковник Крокетт, — настоящее «сезам, откройся».

— Чего откройся? — озадаченно переспросил он.

Я принялся изъяснять ему основное и производные значения этой фразы, сопровождая комментарий кратким изложением сказки «Али-Баба и сорок разбойников», включенной в знаменитое собрание «Тысячи и одной ночи» — массивный, богато иллюстрированный том в переводе прославленного ориенталиста Антуана Галлана, [44] Антуан Галлан (1646–1715) — французский переводчик. который был одной из главных услад моего детства. Но я успел сообщить моему слушателю самое поверхностное представление об этой книге, прежде чем достойный служитель, по-прежнему перемещавшийся с несвойственным столь почтенному возрасту проворством, вновь предстал на пороге и поманил нас за собой.

Проходя через множество хитро переплетенных коридоров, мимо просторных помещений, составлявших первый этаж дома, я не мог не отметить неслыханную эксцентричность его декора, столь же неистово, чтобы не сказать фантастически эклектичного, как и фасад здания. Выбор и распределение орнамента, отделки и украшений явно преследовали одну-единственную цель: поразить и ослепить взор. Ни малейшей заботы о гармонии, о единстве происхождения или стиля. Глаза разбегались, блуждая от одного объекта к другому, не задерживаясь ни на одном — ни на огромных резных идолах нецивилизованных обитателей Микронезии — ни на мумиях кошек из Древнего Египта, выставленных в богато украшенных саркофагах, — ни на изысканных резных трубках для опия из языческого Китая.

Разнообразие и чужеродность этих многочисленных артефактов, заполнявших дом, близко напоминало собрание редких и экзотических курьезов в прославленном Музее Балтимора.

Наконец, нас обоих провели в огромный зал, набитый, как и все другие помещения дома, причудливым и несогласованным набором безделушек, как-то: бивни моржа, украшенные тончайшей резьбой, — скорлупы африканского кокосового ореха, превращенные в гротескные маски, — детеныши аллигаторов, то есть их чучела, расставленные в игривых позах, — и многое, многое другое. Один угол комнаты полностью занимало вместительное кресло или, скорее, трон с подлокотниками из розового дерева, увенчанными ухмыляющимися головами дельфинов. На этом замечательном престоле восседал не менее замечательный, хотя и несколько пугающий образчик женской половины рода человеческого — по всей очевидности, та самая особа, с которой мы — я и Крокетт — намеревались побеседовать.

Она была облачена в красивое платье из темного, цвета спелой сливы шелка, отделанного черным кружевом и скрепленного на груди огромной брошью-камеей, однако в глаза бросалась не столько изысканность наряда, сколько необъятность ее форм. Постараюсь соблюсти деликатность и такт и скажу только, что миссис Генриетта Никодемус отличалась редкой корпулентностью: с мясистыми руками, что пара копченых виргинских окороков, с двойным, и тройным, и четверным подбородком, кои, подобно мраморным ступеням, спускались к снежным просторам ее необъятного бюста. Казалось вполне уместным, что ее покойный супруг, основавший свое состояние на китобойном промысле, выбрал себе спутницу жизни, чья плоть, по видимости, состояла из той же прозрачно-белой субстанции , которой столь успешно торговал покойный, — сиречь из насыщенной жиром ворвани.

Но вопреки своему немалому весу вдова (о возрасте ее судить было затруднительно, хотя рубеж полувека она, конечно же, переступила) оказалась столь же легка на ногу, как и ее морщинистый слуга, ибо, едва она завидела полковника, туша ее легко взметнулась с кресла и, переваливаясь с ноги на ногу, с поразительной скоростью устремилась навстречу ему.

— Это вы, дорогой мой! — вскричала вдова, и ее темные, маленькие и круглые глазки, похожие на крошечные, утонувшие в сдобном тесте изюмины, так и прилипли к его лицу. — Я не поверила, когда Тоби мне сказал.

— Честное слово, это я! — ответил полковник, с некоторым смущением поглядывая на леди. — Но не могу сказать, что я припоминаю знакомство с вами…