Элен Макклой - Удар из Зазеркалья

— Мне бы очень хотелось познакомиться с этой девчонкой! — заметил Базил. — В ней чувствуется истинный научный дух, неподдельная смелость и мужество.

— Но почему она должна бояться того, что тихо, без всякого шума, на короткий промежуток времени появляется перед всеми и не причиняет никому никакого вреда. Все эти эфемерные видения не вредят человеку. Люди сами причиняют себе вред своими суеверными страхами!

— Как можно быть в этом уверенным? — резко возразил Базил. — Если такие явления существуют на самом деле, то это, по сути, неисследованный континент. Тут все возможно. Не забывай, что, по словам Бетти Чейз, именно тогда, когда «двойник» протянул руку, Алиса упала и умерла.

Гизела после этого напоминания несколько утратила свою самоуверенность. У нее расширились глаза, и в них отразилось беспокойство.

Но Базил продолжал неумолимо развивать свои доводы:

— Ты только что мне сказала, что Алиса поддразнивала Фостину именем матери. Если Фостина поняла такой намек, то она не могла не испытывать в эту минуту ненависти к Алисе, и такая ненависть могла привести к убийству…

— Нет, нет!

— Тебе известно, какое главное обвинение выносилось ведьмам в средние века?

Гизела кивнула. У нее был ужасно несчастный вид.

— Способность убивать человека на расстоянии? Но я в это не верю!

— Почему же? Ты ведь веришь другим, не менее странным явлениям. Или же только их приятные аспекты заслуживают веры? Ты мне говорила о старом мире, о его традициях. Но нельзя забывать одного: не позволяй ведьме жить… Миф и тайна, кажется, всегда в конечном итоге приводили к жестокости и насилию. Жиль де Рэ и Торквемада. Такова главная причина, в силу которой и в нашем новом мире оказывают яростное сопротивление любому возрождению различных ненаучных верований. В нас все еще живут представления о расовой ненависти, о камере пыток и кострах — символе веры, мы еще видим темную погожую ночь с потрескивающим пламенем и воплями сгорающей на огне жертвы, мы видим, как в остекленевших глазах верующих отражаются красные блики…

— В твоих устах это звучит апокалиптически…

— Но так было на самом деле. Действительно, ужасно.

— Ваша современная наука заживо сожгла сотни тысяч людей в Роттердаме, Ковентри и Хиросиме, а в средние века огню было предано несравнимо меньше.

— Но разве одно преступление оправдывает другое?

— Станешь ли ты отрицать то, во что веришь, только потому что в прошлом это привело к насилию?

— Не в большей степени, чем стал бы отрицать науку только за то, что несколько ученых воспользовались ею во вред другим.

К столу подошел метрдотель. Он с улыбкой сказал: «Доктор Уиллинг, вас просят к телефону».

Базил вышел из телефонной будки, нахмурившись:

— Черт знает что такое. Срочное заседание ученого совета в больнице. Будут обсуждаться вопросы финансирования. Так что придется идти. Им необходимы цифры, а они есть только у меня. Смета на приобретение нового оборудования для психиатрической клиники. Заседание состоится вечером. Всегда что-нибудь да помешает…

— Ну не расстраивайся! Ведь ты же не уезжаешь на Японские острова!

— Я мог бы прозябать там и сейчас, но вот подвернулся случай, я вернулся и снова имею честь лицезреть тебя. По крайней мере позволь мне посадить тебя в поезд до Бреретона.

— Но я не еду поездом. У меня есть машина. Одолжила у своей подруги-учительницы. И у меня возникла гораздо более умная идея, — давай-ка я тебя подброшу к больнице.

Больница находилась в каких-то десяти кварталах. Им обоим хотелось, чтобы в эту минуту они оказалась где-нибудь подальше. Выходя из машины, он наклонился и поцеловал ей руку, лежавшую без перчатки на баранке. Оказавшись на тротуаре, он повернулся к ней, помахал на прощание рукой, затем быстро взбежал на крыльцо и вошел в двустворчатые стеклянные двери.

Она по-прежнему сидела неподвижно. Перед ее глазами стелился этот долгий вечер, словно мираж в пустыне. Этот эмоциональный вакуум следовало непременно чем-то заполнить. — «Не нужно звонить мне. Просто приезжай, когда сможешь… Либо в пятницу, либо в субботу…» Она резко повернула руль и выехала на другую улицу, ведущую к Пятой авеню, где, если ей не изменяла память, была заправочная станция. Ветровое стекло покрылось каплями дождя. Но и это не остановило ее. Активные действия всегда приводят к душевному равновесию. Замечательная авантюра. Прекрасный сюрприз для Базила. Может, тем самым ей удастся пробить непроницаемую стену его скептицизма. А чего ей опасаться? Ведь все, что происходит вокруг, — вполне естественно. Во всяком случае так и должно быть, иначе ничего бы не случалось.

Полусонный человек в замасленном халате подошел к бензиновому шлангу.

— Заправьте, пожалуйста, — сказала Гизела. — У вас есть дорожная карта штата Нью-Джерси?

— Конечно, есть. Какое именно место вам там нужно?

— Мне нужна небольшая деревенька на берегу океана. Она называется Брайтси.

«Дворники» на ветровом стекле начали свой танец, — стаккато — раз-два-три-вжик! — какая-то причудливая, абстрактная пара одноногих танцоров, совершавшая все движения поразительно слаженно, в унисон.

Через чистые, отполированные ими проталины на стекле, похожие на два лунных серпа, Гизела видела расплывчатые огни уличных фонарей сквозь неподвижную пленку дождя, который поливал черный асфальт дороги. Здесь, в автомобиле, она была наедине с собой, в своем уютном маленьком недоступном для воды мирке. Монотонный ритм танцующих «дворников», равномерный гул двигателя оказывали на нее какое-то гипнотическое воздействие, особенно на глаза и уши, убаюкивали ее, клонили ко сну…

Фары выхватили из темноты блестящий щит: «Вы въезжаете в деревню Брайтси». Шоссе становилось главной улицей деревни. Свет горел только в местной аптеке и на заправочной станции. Гизела въехала на заправку и остановилась.

— Не скажете, где находится коттедж мисс Крайль? — спросила она у долговязого сельчанина в джинсах и рубашке-джерси, который больше смахивал на фермера.

— Это в трех милях отсюда, там, за деревней. Как раз между океаном и сосновым бором. Нужно будет потом проехать еще с милю по лесной дороге. Затем на развилке свернете направо и увидите коттедж. Это единственный дом у дороги.

Последний дом деревни стоял на перекрестке двух дорог. Когда она свернула с главной магистрали, мимо промчался другой автомобиль, выскочивший с проселочной дороги в тот момент, когда она выехала на нее. Она сумела различить его густо покрытое каплями дождя ветровое стекло и картонку, на которой было написано большими буквами «ТАКСИ». Встречная машина направлялась к деревне, и вскоре она увидела свет ее фар на шоссе позади себя. Теперь она ехала по ухабистой извилистой дороге, чуть шире обычной тропинки, полагаясь в кромешной темноте только на свет фар. Низкорослые сосны стеной возвышались по обе стороны. Сосновые иголки усыпали почву, забивая подлесок. Оголенные стройные стволы деревьев превращались в подобие органных труб, через которые издавал громкие гортанные звуки бесновавшийся ветер. Уже слышался отчетливый шум морского прибоя, который напоминал ворчание настроенного на игривый лад льва. Казалось, она уехала за тысячу миль от Нью-Йорка.