Уильям Коллинз - Женщина в белом

Его взгляд и манеры сразу выдали, что ему известно, кто я, и что он ищет ссоры со мной. Он ответил мне так дерзко, что могла бы произойти ссора, если бы я был менее осторожен. Но я вел себя с ним чрезвычайно вежливо, извинился за мое «вторжение», как он выразился, и ушел. Все было так, как я и предполагал. Меня узнали, когда я уходил от мистера Кирла, сообщили об этом сэру Персивалю Глайду, и человек в черном был послан в Блекуотер-Парк на случай, если я появлюсь около дома или где-нибудь поблизости. Если бы я дал ему малейший предлог для жалобы на меня, местные власти могли бы меня задержать и разлучить с Лорой и Мэриан, во всяком случае, на несколько дней.

Я был готов к тому, что за мной будут следить на моем обратном пути из Блекуотер-Парка, как это было накануне в Лондоне. Но на этот раз я так и не смог выяснить, следили за мной или нет. Человек в черном не появлялся ни на станции, ни на вокзале в Лондоне, куда я прибыл вечером. Я дошел до дому пешком, из предосторожности — по самым безлюдным улицам, и останавливался, чтобы оглянуться назад и подождать, не идет ли кто за мной. Я научился ходить таким образом в дебрях Центральной Америки, боясь нападения со стороны диких индейских племен, а теперь делал это с такой же опаской в самом сердце цивилизованной страны — в Лондоне!

В мое отсутствие дома все обстояло по-прежнему благополучно. Мэриан засыпала меня вопросами. Когда я рассказал ей обо всем, она не могла скрыть своего изумления по поводу моего равнодушия к безуспешности моих расследований.

По правде сказать, меня мало трогало, что мои расспросы ни к чему не привели. Я предпринял их из чувства долга и ничего от них не ожидал. В том состоянии, в котором я тогда находился, меня даже радовало, что все сводилось теперь к поединку между мной и сэром Персивалем. Чувство мести тоже примешивалось к моим лучшим чувствам, и признаюсь — я был глубоко удовлетворен тем, что мне оставался только один путь, самый верный: прижать к стенке негодяя, который женился на ней.

Признаюсь, я не был настолько самоотвержен, чтобы поставить свою цель над инстинктом мщения, но, с другой стороны, могу честно сказать, что никаких низких расчетов на более близкие отношения с Лорой, окажись сэр Персиваль в моих руках, у меня не было. Я ни разу не сказал себе: «Если я добьюсь своего, муж ее будет уже не властен отнять ее у меня». Глядя на нее, я не мог и подумать об этом. Печальная перемена, происшедшая в ней, сосредоточивала мою любовь только на горячем желании помочь ей, — я чувствовал к Лоре нежность и сочувствие, какие могли бы питать к ней ее отец или брат, и — видит бог — самоотверженно и преданно любил ее от всей души. Все мои помыслы и надежды сводились теперь к одному: к ее выздоровлению. Только бы она снова стала здоровой и счастливой; только бы хоть раз взглянула на меня по-старому и заговорила со мной, как говорила когда-то… Это было венцом самых радужных моих надежд и самых заветных моих желаний.

Я пишу об этом не для того, чтобы предаваться праздному и бесполезному самоанализу. По ходу дальнейших событий читатели скоро сами смогут судить о моих чувствах и поступках. Но справедливость требует, чтобы дурное и хорошее во мне было описано в равной степени беспристрастно.

На следующее утро после моего возвращения из Хемпшира я пригласил Мэриан наверх, в мою рабочую комнату, и изложил ей свой план относительно того, как лучше всего разузнать о темном пятне в биографии сэра Персиваля Глайда.

Путь к его тайне вел через непостижимую для нас тайну женщины в белом. Помочь нам приблизиться к этой тайне могла мать Анны Катерик — миссис Катерик. Ее можно принудить заговорить. Она будет общительна в зависимости от того, что именно мне удастся узнать о ней и о ее семейных обстоятельствах в первую очередь от миссис Клеменс.

Тщательно все продумав, я решил связаться с этой верной подругой и покровительницей Анны Катерик.

Трудность заключалась в том, как найти миссис Клеменс.

Сообразительность Мэриан подсказала нам наилучший и наипростейший способ. Она предложила написать на ферму Тодда, близ Лиммериджа, и спросить, не было ли известий от миссис Клеменс за последние месяцы. Мы не знали, каким образом миссис Клеменс разлучили с Анной, но после того, как это случилось, ей несомненно пришло в голову навести справки о своей исчезнувшей подруге в той местности, к которой та была более всего привязана, — в Лиммеридже и его окрестностях. Предложение Мэриан было вполне разумным, и она в тот же день отправила письмо миссис Тодд.

Пока мы ждали ответа, Мэриан рассказала мне все, что знала о семье сэра Персиваля и его ранней молодости. Она могла говорить об этом только с чужих слов, но была уверена, что они совпадают с истиной.

Сэр Персиваль был единственным ребенком в семье. Его отец, сэр Феликс Глайд, страдал от рождения неизлечимым недугом и с ранних лет избегал общества. Музыка была его единственной отрадой, и он женился на даме, которая была прекрасной музыкантшей. Он унаследовал поместье Блекуотер, когда был молодым человеком. Ни он, ни его жена не делали никаких попыток примкнуть к обществу соседей, и никто не нарушал их уединения, кроме единственного человека — приходского священника, что и привело к печальным результатам.

Священник был худшим из всех невинных сеятелей раздора — он был слишком ревностен. До него дошли слухи, что еще в колледже сэр Феликс считался атеистом и чуть ли не революционером, поэтому он решил, что его долг, как священнослужителя, привести заблудшую овцу в стадо, обратить лорда-хозяина на путь истины и заставить его посещать назидательные проповеди во вверенной пастырю церкви. Сэр Феликс яростно вознегодовал на это благое, но неуместное намерение и так грубо оскорбил священника на людях, что в Блекуотер-Парк посыпались письма с протестами от соседних помещиков. Даже арендаторы сэра Феликса дерзнули высказать свое отрицательное отношение к его поступку.

Баронет, не имевший особой склонности к сельской жизни и не питавший привязанности ни к поместью, ни к какому-либо из его обитателей, заявил, что соседям не удастся больше надоедать ему, и уехал навсегда.

После недолгого пребывания в Лондоне они с женой отправились на континент и никогда больше не возвращались в Англию. Они жили то во Франции, то в Германии, но всегда в полном уединении из-за болезненного состояния сэра Феликса. Сын его, Персиваль, родился за границей и воспитывался у частных наставников. Первой умерла его мать. Отец его скончался через несколько лет после нее, в 1825 или 1826 году. Сэр Персиваль, будучи еще молодым человеком, приезжал раза два в Англию. Его знакомство с покойным мистером Филиппом Фэрли завязалось уже после смерти старого сэра Глайда. Мистер Филипп Фэрли и он быстро стали приятелями, хотя сэр Персиваль редко, почти никогда не бывал в те дни в Лиммеридже. Мистер Фредерик Фэрли, возможно, встречал его раз или два в обществе своего брата Филиппа, но знал его очень мало.