Уильям Коллинз - Женщина в белом

— Я на коленях умоляю вас не говорить больше об этом, мисс Голкомб. Я воистину потрясен, что вы сочли нужным сказать так много! — С этими любезными словами он взял мою руку — о, как я себя презираю, как мало утешает меня сознание, что я покорилась этому ради Лоры! — он взял мою руку и поднес к своим ядовитым губам.

До этих пор я еще никогда не чувствовала с такой предельной ясностью, как велик мой ужас перед ним. Эта безобидная фамильярность потрясла меня, как самое гнусное оскорбление, которое мужчина мог бы мне нанести. Я скрыла свое отвращение и попыталась улыбнуться — я, когда-то так безжалостно осуждавшая лживость других женщин, была в этот миг фальшивее худшей из них, была такой же фальшивой, как этот Иуда, [9] Иуда — один из двенадцати учеников Иисуса Христа, предавший своего учителя. Имя его стало синонимом предателя. чьи губы прикоснулись к моей руке.

Я не могла бы сохранять свое унизительное самообладание, если бы он продолжал смотреть на меня. Ревнивая, как тигрица, жена его пришла мне на помощь и отвлекла его внимание, когда он завладел моей рукой. Холодные голубые глаза ее засверкали, бледные щеки вспыхнули, она вдруг стала выглядеть на много лет моложе.

— Граф, — сказала она, — вы забываете, что ваша вежливость иностранца непонятна англичанке!

— Простите меня, мой ангел! Она понятна самой лучшей из всех англичанок в мире! — С этими словами он выпустил мою руку и невозмутимо поднес к губам руку своей жены.

Я побежала наверх, чтобы найти прибежище в своей комнате. Если бы у меня было время для размышлений, когда я осталась одна, мои собственные мысли причинили бы мне много страданий. Но размышлять было некогда. По счастью, времени было в обрез, и это сознание поддерживало мое мужество и спокойствие, — мне оставалось только действовать.

Необходимо было написать поверенному и мистеру Фэрли, и я, ни минуты не колеблясь, села за письменный стол.

Мне не приходилось выбирать, к кому обратиться за помощью, я могла рассчитывать только на самое себя, ни на кого больше. У сэра Персиваля не было по соседству ни друзей, ни родных, которым я могла бы написать. У него не было знакомых среди людей, занимающих в свете такое же положение, как и он. С соседями по имению он тоже не знался и был с ними скорее в плохих отношениях. У нас обеих не было ни отца, ни брата, которые могли бы приехать и стать на нашу защиту. Оставалось только написать эти два не очень убедительных письма. Если бы мы с Лорой попытались тайно бежать из Блекуотер-Парка, все дальнейшие мирные переговоры с сэром Персивалем были бы невозможны. Все осудили бы нас за это. Ничего, кроме перспективы неминуемой гибели, не могло бы служить нам оправданием в случае такого побега. Сначала надо было попробовать, не помогут ли нам письма.

Я ничего не написала поверенному об Анне Катерик, потому что (как я уже сказала Лоре) она была связана с тайной, которую мы не могли объяснить, и потому сообщать о ней юристу было бесполезно. Я предоставила поверенному отнести позорное поведение сэра Персиваля за счет новых разногласий с женой по поводу денежных дел. Я просто просила его совета и спрашивала, можно ли принять законные меры для защиты Лоры, если бы она захотела покинуть Блекуотер-Парк и вернуться со мной на некоторое время в Лиммеридж, а ее муж не соглашался бы на это. Относительно подробностей ее отъезда я отсылала его к мистеру Фэрли, заверяя его, что пишу с согласия самой Лоры. Я закончила свое письмо просьбой действовать как можно скорей и употребить власть закона, чтобы помочь нам.

Затем я занялась письмом к мистеру Фэрли. Чтобы заставить его немного расшевелиться, я обратилась к нему в выражениях, о которых уже упомянула Лоре. В письмо к нему я вложила копию моего письма к поверенному, чтобы мистер Фэрли понял, насколько все это серьезно, и представила ему наш переезд в Лиммеридж как единственный выход из создавшегося положения. По моим словам, только это могло предотвратить опасность, грозящую Лоре, и уберечь дядю с племянницей от неизбежных неприятностей в недалеком будущем.

Написав и запечатав оба письма, я пошла показать их Лоре.

— Тебя никто не беспокоил? — спросила я, когда она открыла мне двери.

— Никто не стучался ко мне, — отвечала она, — но я слышала чьи-то шаги в передней.

— Кто это был — мужчина или женщина?

— Женщина. Я слышала шуршание ее юбок.

— Шуршание шелка?

— Да, шелка.

Очевидно, мадам Фоско была на страже. Если она делала это по собственному почину, это не было страшно. Но если она сторожила Лору по приказанию графа, будучи послушным инструментом в его руках, это было слишком серьезно, чтобы не обратить на это внимания.

— Когда ты перестала слышать, как шуршат юбки в передней, что было дальше? — спросила я. — Они зашуршали по коридору?

— Да. Я сидела тихо и слушала, это было именно так.

— В какую сторону?

— К твоей комнате.

Я задумалась. Я не слышала этого шуршания. Я была слишком занята своими письмами. Рука у меня тяжелая, перо мое скрипит и царапает бумагу. Мадам Фоско могла скорее различить этот звук, чем я — шуршание ее шелковых юбок. Это было лишней причиной не доверять мои письма почтовой сумке в холле.

Лора заметила мою задумчивость.

— Новые затруднения! — устало сказала она. — Новые затруднения, новые опасности!

— Никакой опасности, — возразила я, — просто маленькое затруднение. Я думаю о наилучшем способе передать письма в руки Фанни.

— Значит, ты их уже написала? О Мэриан, умиляю тебя, будь осторожна!

— Нет, нет, бояться нечего. Скажи мне, который час?

Было без четверти шесть. Дойти до деревенской гостиницы и вернуться к обеду у меня уже не было времени. Но если бы я стала ждать до вечера, мне, пожалуй, не удалось бы незаметно уйти из дому.

— Запрись, и пусть ключ остается в замочной скважине, Лора, — сказала я. — А за меня не бойся. Если за дверью кто-нибудь будет меня спрашивать, откликнись и скажи, что я пошла гулять.

— Когда ты вернешься?

— К обеду — непременно. Мужайся, душа моя! Завтра в это время о твоем положении будет известно разумному, честному, здравомыслящему человеку. После мистера Гилмора нашим ближайшим другом является его компаньон.

Я вышла и решила, что, пока не узнаю, что делается на нижнем этаже, мне лучше не показываться в костюме для прогулки. Я еще не установила, в доме сэр Персиваль или нет.

Пение канареек в библиотеке и запах табачного дыма, струящийся через приоткрытую дверь, сразу подсказали мне, где находится граф. Я оглянулась, когда проходила мимо, и, к своему изумлению, увидела, что он с очаровательной любезностью показывает достижения своих любимцев — домоправительнице! Очевидно, он сам пригласил ее посмотреть на них, потому что ей никогда бы не пришло в голову пойти в библиотеку. За каждым поступком этого человека всегда стоит какой-то умысел. Что он сейчас замышляет?