Рекс Стаут - Успеть до полуночи [litres]

Можно было не сомневаться, что коридорная на восемнадцатом этаже «Черчилля» не пожелает мне ничего сообщать, поскольку газетчики, конечно, уже охотились за нашим квинтетом, и потому я предвосхитил беседу с ней встречей с Тимом Эвартсом, который работал в отеле первым заместителем начальника службы безопасности, а заодно штатным детективом и был мне кое-чем обязан. Он вернул мне должок, позвонив коридорной по телефону, но лишь после того, как я дал слово не устраивать стрельбу и не находить в номерах трупы, а всего-то от нее и требовалось только покрутить в руках мою визитку и показать, куда идти.

Номер 1826 оказался примерно в середине длинного коридора. В коридоре никого не было, кроме горничной с полотенцами, из чего я сделал вывод, что наши коллеги, состоявшие на службе у города, еще не взяли отель под наблюдение. На первый же мой короткий стук в номер 1826 из-за двери послышалось довольно тихое приглашение войти, и я вошел и могу засвидетельствовать, как ЛБА расстаралась для своих гостей. Это был номер за пятнадцать долларов, с двумя односпальными кроватями, которые стояли головой к стене слева. На одной под одеялом лежал натуральный король Коль Старый, бледный, с копной растрепанных белых волос и больными глазами.

Я подошел поближе:

– Меня зовут Арчи Гудвин. Я помощник Ниро Вулфа, который сейчас представляет интересы компании «Липперт, Бафф и Асса». – Я увидел стул, подставил к кровати и сел. – Необходимо прояснить некоторые мелочи, касающиеся вашего участия в конкурсе.

– Бред, – заявил он.

– Так не пойдет, – сказал я. – Это чересчур кратко. Что именно бред: конкурс, или ваше участие, или что?

Он прикрыл глаза.

– Приболел, – произнес он и открыл глаза. – Завтра я буду в порядке.

– Так приболели, что трудно разговаривать? Ладно, не хочу сделать вам хуже. Я не знаю, насколько у вас тяжелая аритмия.

– У меня нет аритмии. Был приступ тахикардии, ничего серьезного. Я поднялся бы хоть сегодня, но… слишком много дураков. Дискомфорт при пароксизме усиливают страх, тревога или нервозность, а эти дураки обеспечили мне и то, и другое, и третье.

Он приподнялся на локте, потянулся за стаканом воды, который стоял рядом на тумбочке, отпил не больше ложки и поставил стакан на место. Поерзал немного и лег на бок ко мне лицом.

– Что за дураки? – спросил я вежливо.

– Вы, например. Вы разве пришли не затем, чтобы спросить, откуда у меня пистолет, из которого я застрелил этого Далманна?

– Нет, сэр. Меня, как помощника Ниро Вулфа, убийство Далманна интересует только в той мере, в какой влияет на итоги конкурса и ставит перед нами вопросы, которые требуют немедленного решения.

– Бред! – фыркнул он. – Неужели? С какой стати оно влияет на итоги? Да, так уж вышло, вчера кто-то пришел к нему и пристрелил… Может, ревнивая женщина или кто-нибудь еще, кто ненавидел его, либо боялся, либо решил свести счеты, а они лишь потому, что это случилось вчера, думают, будто убили из-за конкурса. Хуже того, будто его убил кто-то из нас. Только дурак может так думать. Предположим, что, когда он достал тот листок, я, предположим, поверил, будто там и в самом деле ответы, и сразу же захотел его убить, чтобы забрать листок. Выяснить, где он живет, нетрудно, достаточно открыть телефонную книгу. Так что да, я мог бы поехать к нему, и убедить его впустить меня в квартиру было бы так же просто: достаточно было бы сказать, что меня не все устраивает в соглашении и я хотел бы кое-что изменить, а сначала обсудить это с ним. Улучить момент, чтобы выстрелить, возможно, оказалось бы сложнее, так как он вполне мог бы заподозрить, что я пришел за той самой бумажкой, тем не менее и это сделать было бы можно. Потому я убил его, забрал ту бумажку и вернулся в гостиницу, где сейчас нахожусь, так?

Я отрицательно покачал головой:

– Это не я так думаю, а вы.

– Я сам выкопал бы себе яму и сам в нее прыгнул бы. Если бы даже нам после убийства не поменяли задание, я все равно лишь ухудшил бы свои шансы на выигрыш, потому что полиция нас, конечно, будет держать здесь как можно дольше, чтобы мы оставались в их юрисдикции. А если бы я успел улететь в Чикаго до того, как обнаружили труп, нас все равно попросили бы вернуться, и я был бы вынужден подчиниться. А если бы я отправил ответы раньше срока, то чем бы я объяснил, как до них додумался. Если же нам сменили бы задание и дали новое, то все, ради чего я стал бы убийцей, – это перспектива попасть на электрический стул. Так что они дураки, если думают, будто это сделал кто-то из нас. Бред!

– Существует и другая вероятность, – возразил я. – Что, если дурак вы? Признаю, ваша схема абсолютно логична, но ведь вид той бумажки и мысль о полумиллионе долларов вполне могли так затуманить разум, что вы пошли и убили раньше, чем успели проанализировать последствия. И только после, когда поняли, что натворили… например, в кабинете окружного прокурора, думаю, вам вполне могло стать плохо с сердцем. Мне в таком случае вот точно бы поплохело.

Он откинулся на спину, закрыл глаза. Я сидел рядом с ним и смотрел. Дыхание слегка участилось, на шее пару раз дрогнула жилка, но никаких признаков приступа я не заметил. Так что я не напугал его до смерти, хотя, вообще-то, Тиму Эвартсу я обещал не обнаруживать трупы, а о том, чтобы преподнести свой, речи не было.

Янгер снова лег на бок.

– Не знаю почему, – сказал он, – захотелось предложить вам выпить. Вы немного похожи на моего зятя, может быть, дело в этом. У меня в чемоданчике бутылка скотча, который он дал мне с собой. Налейте себе. А я в другой раз.

– Спасибо, я тоже в другой раз.

– Дело ваше. А насчет того, что я сам дурак, так я свалял дурака давно. Двадцать шесть лет назад, в тысяча девятьсот двадцать девятом. К тому времени я заработал пару миллионов долларов, а тогда все пошло прахом. Дураков вроде меня оказалось пятьдесят миллионов, но это слабое утешение. Я тогда сказал себе, что с меня хватит рисков, пошел работать продавцом счетных машин и забыл про игру на рынке. Несколько лет назад мой зять заставил меня выйти на пенсию – он теперь успешный архитектор, – так что у нас все хорошо, и мне все нравилось, но хотелось что-то такое сделать, и в тот день, когда увидел рекламу конкурса, я понял: вот оно – что мне нужно. Я хотел преподнести дочери и зятю хороший подарок. – Он закашлял и снова закрыл глаза, немного отдышался и продолжил: – Дело в том, что с тех пор, как я остался в дураках, прошло двадцать шесть лет, и если бы вы и ваши дураки это знали, то понимали бы, что человеку в жизни одного раза достаточно. И сейчас я хотел бы услышать от вас только одно: что они намерены делать с конкурсом? На данный момент игра стала похожа на поддавки, но я буду бороться. Та молодая женщина, Сьюзен Тешер… Она живет в Нью-Йорке, работает в журнале «Часы». Наверняка она уже трудится над последним заданием, а я вот тут… Нет, я буду бороться.