Патриция Вентворт - Светящееся пятно. Кольцо вечности

— Мне безразлично, как ты говоришь при посторонних, но даже если и называешь меня так, это ничего не значит.

— Это действительно ничего не значит?

— Нет.

Марк поднялся с табурета и подошел к ней. В его голосе послышались ленивые и насмешливо-язвительные нотки.

— Слушай, Сисели, сколько это еще будет продолжаться?

— Что именно?

— Твое замужество. Почему бы тебе не развестись?

— Тут не так все просто!

— Ну, люди ведь каждый день разводятся.

Сисели промолчала.

— Так что же?

Она проговорила, склонив голову набок и глядя ему в лицо:

— Не желаю обсуждать свое замужество. Это мое дело, и больше оно никого не касается.

— Таким образом ты еще сильнее загоняешь переживания внутрь себя! Когда о чем-то молчишь, это тебя угнетает. Цивилизованные люди говорят о подобном, а не держат это в себе и не превращают в трагедию. Не знаю, почему вы с Грантом разошлись, но ситуация такова: ты живешь в одном доме, а он — в другом. И ты постоянно молчишь. Не надо думать, будто люди ничего не замечают. Если желаешь с ним помириться, так помирись, а я останусь другом и тебе, и ему, как прежде. Но если не собираешься мириться, то нет смысла продолжать так себя вести. Избавься от этого напускного фарса и дай еще один шанс и себе, и мне.

Сисели резко вскинула брови и ледяным тоном произнесла:

— Это предложение?

— Сис!

— Предложение или нет?

— Господи, какая же ты жестокая!

— Сам напросился.

— Я только поинтересовался, почему ты не разводишься.

— Ну хорошо, я тебе отвечу. Все очень просто — Грант не даст мне развода. Я не могу развестись с ним, если он не даст мне на то веских оснований, а он мне их не даст. Грант мог бы развестись со мной через три года из-за моего пренебрежения супружескими обязанностями, но этого он тоже не сделает. В общем, дело обстоит вот так.

— И нет никакого выхода? — удивленно воскликнул Марк.

— Нет. — Безо всякого перехода Сисели продолжила: — По-моему, в самом конце смена тональности несколько резковата. Думаю, она лучше звучала бы вот так. — Она подошла к пианино и взяла несколько аккордов. — Да, гораздо лучше.

Марк шагнул к ней. Они стояли рядом, глядя на клавиши.

— Не знаю… хотелось бы сделать переход порезче. Я даже могу акцентировать диссонанс. Сис, значит, ничего не получится — в смысле у нас тобой?

— Нет. И не заставляй меня это повторять, иначе я разозлюсь. Если тебе действительно нужен диссонанс, оставь его, но, по-моему, ты ошибаешься. Вещь слишком легкая для диссонанса, и исполняться она должна непринужденно и бойко.

Можно совершить долгое и трудное путешествие, даже не шевельнувшись. Грант Хатауэй все так же стоял у камина, засунув в карман брюк руку, которую он убрал со шнура звонка. Агнес Рипли вцепилась в край стола, на который опиралась, с такой силой, словно не намеревалась разжимать пальцы. Ее терзали настолько мучительные мысли, что она не замечала ничего вокруг, кроме собственных ощущений. За короткий промежуток времени отношения между ней и Грантом резко изменились. Они перестали быть работодателем и работником, они сделались мужчиной и женщиной. Агнес больше не была безнадежно и безответно влюбленной женщиной, а Грант — мужчиной, не обращавшим на нее никакого внимания. Это тоже миновало, безвозвратно рухнув в пропасть. Теперь между ними полыхал конфликт, от начала века сопровождавший отношения мужчины и женщины. Цивилизация облагородила его условностями правил поведения, религия его обуздала, а поэзия — возвеличила. Но суть конфликта оставалась прежней, с этим противоречием приходилось считаться, поскольку оно было готово вырваться наружу со всей своей первобытной яростью, как только падут все препятствия.

И вот препятствия исчезли. Слова, сгоряча высказанные Агнес, уже не вернуть. Она выпалила их без оглядки на стыд, что доставило ей какое-то жуткое удовольствие. Встать прямо и сказать: «Вы убили их обеих, но я вас люблю… Мне безразлично, скольких вы убили, я все равно вас люблю», — именно такого излияния чувств и облегчения души болезненно жаждало ее существо. В ней говорила не любовь и не ярость. На нее нашло нечто такое, что всецело подчинило ее себе и говорило ее устами. Агнес слышала свои слова как бы со стороны, словно их произносил кто-то другой.

— Луиза Роджерс — вот как ее имя. Как я это узнала, если бы не слышала, как она сама назвала себя? Вероятно, об этом еще не знает даже полиция. Но я могла бы ей рассказать и еще много чего прибавить. Выложить все, что услышала. То, что она сказала по телефону. Рассказать, как вы ждали ее приезда и впустили в дом. А еще добавить то, что она вам говорила, потому что я все слышала.

Грант окинул ее оценивающим взглядом. Спокойным и сухим тоном он произнес:

— Вы сумасшедшая.

Агнес разразилась очередным бурным потоком слов:

— Да, сумасшедшая — от любви к вам. С первого взгляда, а вы этого так и не заметили. А вот что в ней такого, что вы ни на кого больше внимания не обращаете? Смуглая худышка, а уж в остальном — просто смотреть не на что! Когда она ушла, я подумала: «Может, он хотя бы теперь меня заметит». А вы — ничего!

— Агнес, вы ненормальная.

На мгновение ее злость угасла, как вспыхивает и гаснет язычок пламени. Голос надломился.

— Я много не прошу — лишь бы вы были ко мне добрее. Почему это не так?

На лице Гранта промелькнуло плохо скрываемое отвращение. Пламя вспыхнуло вновь. Агнес с визгом обрушила на него град угроз:

— Я ведь могу отправить вас на виселицу! Если пойду в полицию и сообщу все, что знаю, вас повесят! Потому что вы убили эту Луизу Роджерс! И Мэри Стоукс тоже, поскольку она об этом прознала! Вы их обеих убили! Убили… убили… убили!

— Да заткнитесь вы, черт подери! — гаркнул Грант, разъярившись.

Сделав пару шагов, он оказался рядом с Агнес и увидел, как она вздрогнула. Затем Грант бросился к двери и настежь распахнул ее.

— Немедленно убирайтесь! А утром чтобы духу вашего не было в моем доме!

Агнес выпрямилась, разжав онемевшие пальцы, которыми вцепилась в край столешницы. Она совсем не чувствовала рук. Запал исчез. В горячке Агнес наговорила массу слов, и те что-то натворили, что именно — она сама не знала. Теперь ее объял холод. В пламени гнева чувствуешь себя уверенно. Но пламя угасло вместе со словами. Грант смотрел на нее, как на дорожную пыль, и ее трясло. Мозг неустанно сверлили два слова: «Очень холодно… очень холодно…» Теперь Агнес охватила ледяная горечь, как несколько минут назад ею безгранично владела неистовая ярость.

Грант сказал Агнес, что́ ей нужно делать. Она вышла из комнаты, не взглянув на него, и отправилась выполнять то, что велели.