Татьяна Савельева - Гавань [litres самиздат]

– А ты всегда такой мудак? – фыркаю и отворачиваюсь от него.

– Нет. – смеется он.

Ему еще и смешно!

– Что ж, тогда я гуляю так же часто, как ты бываешь мудаком.

– Тогда, ты вообще должна жить на улице.

Не выдерживаю и начинаю смеяться.

– Почему ты здесь? – наконец спрашиваю я.

Я вижу, что Мак не понял, о чем вопрос и поясняю:

– В Кембридже?

Он пожимает плечами.

– По делам.

– Ты дал мне кофту университета, но в самом университете я тебя не видела…

– А я там и не был.

– Поясни.

Он вздыхает и снова отталкивается.

– Мне остался один семестр, даже не семестр, а три месяца до окончания Колумбийского университета. А пока я тут, нужно делать вид, будто я здесь поддерживаю учебу.

Стоп. Три месяца до окончания университета? Тогда, сколько ему лет?

– Я не знала, что так можно… Учиться на два фронта. Но, если тебе осталось учиться считаные дни, сколько тебе лет?

– Пока двадцать три. А на счет того, можно ли учиться на два фронта, то… Связи, вот, что помогает в этой ситуации. – поясняет он.

Двадцать лет и заканчивает университет… В голове не укладывается.

– А ты? Ты родилась здесь? – спрашивает Мак.

– Нет. Я родилась в Нью-Йорке. После смерти родителей, дядя привез меня сюда.

Мак долго смотрит на меня, чем сбивает с толку.

– Извини на счет родителей.

Я вздыхаю и пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь из детства, но тщетно.

– Все в порядке… Я их даже не помню…

– Что с ними случилось?

Он двигается ближе, чем успокаивает меня.

– Мне было всего лишь четыре месяца, когда родители полетели в Лондон на конференцию для подписания какого-то важного контракта. На обратном пути самолет попал в зону турбулентности, а пилот не справился с управлением.

– Как же ты смогла без родителей? – хмурится он.

В памяти вспыхивает Лип, и я непроизвольно начинаю улыбаться.

– Лип, мой дядя, вырастил меня, как родную дочь.

– Хорошо, когда есть такие родственники, правда? – улыбается он, и я киваю в знак согласия.

Что? Мак улыбается? Это похоже на чудо, которого добиться крайне трудно.

В кармане жужжит телефон. Достаю и читаю сообщение.

«От Элисон Форд.

Кому Элизабет Джонсон.

Дата 25 мая 2020 г., 10.48 pm.

Эй, ты живая? Домой скоро?»

После увиденного начинаю смеяться.

– Что? – спрашивает Мак.

– Эли спрашивает, жива ли я.

Хихикая, набираю ответ:

«От Элизабет Джонсон.

Кому Элисон Форд.

Дата 25 мая 2020 г., 10.49 pm.

Я жива. Сейчас пойду уже домой.»

– Тогда стоит возвращаться. – говорит Мак и встает с качели.

Вот, почему всегда так? Когда наступает желанный момент, вечно что-нибудь его испортит.

– Как ты доберешься до отеля? – вставая с качели, спрашиваю я.

– Вызову такси.

Подходя к крыльцу, не подумав, с моих губ срывается:

– Если хочешь, можешь остаться у нас.

При этих словах мое сердце начинает биться так сильно, что я отчетливо слышу каждый его стук у себя в голове. Черт! Что? Что я сказала?!

Мак останавливается и поворачивается ко мне.

– Ты действительно этого хочешь? – еле слышно спрашивает он.

Блин, да я сама не знаю! Сказала не подумав!

Но в ответ я лишь молчу, молясь, чтобы он не принял это за легкомыслие.

– Ох, Элизабет Джонсон… – шепчет он, медленно поднимает руку, и большим пальцем проводит по моим губам, от чего внизу моего живота разгорается пожар. – … Что же ты делаешь со мной?

В ответ молчу, сбитая с толку. Что это значит? Но, если посмотреть в ином свете, то я даже рада услышать эти слова.

Черт, и когда я успела стать такой дурой?

– Думаю, я останусь, но не сегодня, Лизи Роуз. – наконец говорит он и опускает руку.

Как он меня назвал?!

– Тебя же раздражает, когда твое имя меняют на Лизи Роуз, разве нет? – ухмыляется Мак.

Что происходит?

– Что ты хочешь этим сказать? – тихо спрашиваю я.

Может быть он шутит? Ничего не понимаю.

– Сам не знаю. То ты неприступная, то покладистая, как…

Он же этого не скажет?

– … Неважно.

Внутри меня разгорается ярость. Я готова дать этому негодяю пощёчину, но вместо этого делаю неприступный вид и складываю руки на груди.

– Как кто? – цежу я.

Мак вздыхает и пинает маленький камешек, лежащий справа от него.

– Неваж…

– Послушай, Ты! – перебиваю его. – Пес! Думаешь, помог мне с переездом, уступил комнату, и теперь ты гребанный рыцарь?

Мак лишь еще больше строит свою идиотскую ухмылку.

Я думала, он попытается сказать хоть что-то, но он молчит.

– Знаешь, кто-то сказал однажды: «Кто видит дурное в человеке, тот сам дурной изнутри». Так вот Ты полное исключение этому! Ты на самом деле гнилой изнутри! Не стоило вообще пытаться понять тебя. Ты этого недостоин…

Поворачиваюсь и ступаю на крыльцо. Но как только нога касается второй ступени, мое запястье перехватывает сильная рука Мака. Не поворачиваясь, изо всех сил дергаю руку, но делаю лишь себе больно.

– Пусти! Мне больно. – я кричу, из-за этого в горле появляется чувство, будто я глотаю стекла.

Мак поворачивает меня к себе и встает на один уровень со мной не отпуская моей руки, но хватку ослабляет.

– Посмотри на меня. – говорит он.

Голос уже не такой, как до этого, не фальшивый добротой, а ледяной и спокойный.

Смотрю ему за спину, специально не поднимаю взгляд. Дергаю рукой, проверяя, смогу ли убрать его руку с моей. Тщетно.

Свободной рукой он берет меня за подбородок и приподнимает голову. Взмахнув головой, смахиваю его руку.

– Ты сама начала эту игру, Элизабет, помнишь?

Что за чуть? Какая игра?

Мак снова повторяет попытку. Приподнимает голову, на этот раз я не сопротивляюсь. Взгляды встречаются, и я вижу, что он встревожен, но все так же холоден. Десять минут назад он был таким добрым, а сейчас… Удивительно, как быстро он меняет личности.

– Я не хотел тебя оскорблять. Ты сама это сделала. – говорит Мак.

– Это ты начал нести эту чушь! – цежу я.

– Верно. Я нес чушь. И я специально это сказал. Извини, что обидел.

Что? Он извиняется?

Наверно, я сплю, ведь, чтобы Мак извинился…

Он наклоняется к моему уху и шепчет:

– «2:1», Элизабет Джонсон.

Что?! То есть, все это время он говорил все эти оскорбления, лишь потому, что вел счет?! Я ведь тогда сказала в шутку!

– Знаешь, что, Мак…

– Уоррен. – добавляет он с ухмылкой.

– Да хоть Папа Римский! Ты придурок! – наконец вырываю руку. – Хочешь игру? Будет тебе игра! Только приготовь платок, чтобы слезы поражения вытирать.

Поворачиваюсь и иду в подъезд.

– Твои?

Останавливаюсь.

– Что? – не поворачиваясь, спрашиваю я.

– Ну, «вытирать слезы поражения» твои? – смеется этот нахал.

– Знаешь, – поворачиваюсь к парню лицом. – Все возвращается бумерангом. И я надеюсь, когда этот бумеранг будет возвращаться, он хорошенько ебн№т тебе по еб@лу!