Артур Конан Дойл - Архив Шерлока Холмса (и)

Несчастная женщина завершила свой рассказ, и мы долго сидели молча. Потом Холмс протянул руку и ободряюще похлопал ее по плечу с выражением такого участия, которое я редко наблюдал у него.

— Сочувствую вам, — произнес он. — Судьба обошлась с вами жестоко. Что же стало потом с Леонардо?

— С тех пор я не виделась с ним, но не осуждала его, потому что видела, во что превратил меня зверь. Я продолжала любить, хотя Леонардо, бросив меня в когтях зверя, затем покинул вообще. И все-таки я не могла отправить его на каторгу. Поверьте мне, мистер Холмс, вовсе не из страха наказания, грозившего мне самой. Разве есть что-нибудь более ужасное, чем существование, подобное моему?

— А теперь он мертв?

— Да, месяц назад утонул во время купания где-то возле Маргейта. Сообщение о его гибели я прочитала в газете.

— Куда делась его дубинка с пятью когтями? Именно она является самым, необычным и неповторимым моментом во всей этой истории.

— Не могу сказать, мистер Холмс.

— Ну, хорошо. Сейчас это не имеет особого значения. Дело-то уже закрыто.

— Да, — ответила женщина, — теперь дело закрыто наверняка.

Мы поднялись, чтобы уйти, но что-то в голосе женщины насторожило Холмса. Он поспешно повернулся к ней.

— Помните, миссис Рондер: жизнь, какой бы она ни была, прекрасна. Жизнь — это судьба, и от судьбы своей нельзя отрекаться.

— А кому она нужна, такая жизнь? Или судьба, как вы говорите.

— Образец терпения, с которым переносят страдания, — сам по себе полезный урок для нашего беспокойного мира, дорогая Эжени Рондер.

Ее реакция на эти слова оказалась просто страшной. Она подняла вуаль и кинулась к свету.

О, это было ужасно! Никакие слова не способны выразить то, что мы увидели. Прекрасные живые глаза загнанно глядели на нас, а мы видели лишь безобразные руины на ее некогда прекрасном лице.

Когда два дня спустя я зашел к своему другу, он с гордостью указал на небольшой пузырек на каминной полке. Я взял его в руки. Красивая этикетка, какие бывают на ядах. Открыв флакон, я почувствовал приятный миндальный запах.

— Синильная кислота, — определил я.

— Именно. Пришла по почте. Записка гласила:

«Посылаю Вам свое искушение. Последую Вашему совету».

Думаю, нам не составит труда угадать имя отправителя, Уотсон. [17]

Шерлок Холмс довольно долго сидел, склонившись над микроскопом. Наконец он выпрямился и торжествующе повернулся ко мне.

— Это клей, Уотсон! — воскликнул он. — Несомненно, это столярный клей. Взгляните-ка на эти частички!

Я наклонился к окуляру и подстроил фокусировку.

— Волоски — это ворсинки с пальто из твида. Серые комочки неправильной формы — пыль. Ну а коричневые маленькие шарики в центре — не что иное, как клей.

— Допустим, — сказал я с усмешкой. — Готов поверить вам на слово! И что из этого вытекает?

— Но это же прекрасное доказательство, — ответил Холмс.

— Вы, вероятно, помните дело Сент-Панкрас: рядом с убитым полицейским найдено кепи. Обвиняемый отрицает, что кепи принадлежит ему. Однако он занимается изготовлением рам для картин и постоянно имеет дело с клеем.

— А разве вы взялись за это дело?

— Мой приятель Меривейл из Ярда попросил ему помочь. С тех пор как я вывел на чистую воду фальшивомонетчика, найдя медные и цинковые опилки в швах на его манжетах, полиция начала осознавать важность микроскопических исследований.

Холмс нетерпеливо поглядел на часы.

— Ко мне должен прийти новый клиент, но что-то задерживается. Кстати, Уотсон, вы что-нибудь понимаете в скачках?

— Еще бы! Я отдал за это почти половину своей пенсии по ранению.

— В таком случае использую вас в качестве справочника. Вам ни о чем не говорит имя сэра Роберта Норбертона?

— Почему же. Он живет в старинном поместье Шоскомб. Я как-то провел там лето и хорошо знаю те места. Однажды Норбертон вполне мог попасть в сферу ваших интересов.

— Каким образом?

— Он избил хлыстом Сэма Брюэра, известного ростовщика с Керзон-стрит. Еще немного, и он убил бы его.

— И часто он позволяет себе такое?

— Ну, вообще-то его считают опасным человеком. Это один из самых бесстрашных наездников в Англии. Он из тех, кто родился слишком поздно: во времена регентства это был бы истинный денди — спортсмен, боксер, лихой кавалерист, ценитель женской красоты и, по всей видимости, так запутан в долгах, что уже никогда из них не выберется.

— Превосходно, Уотсон! Хороший портрет. Я словно увидел этого человека. А не могли бы вы теперь рассказать что-нибудь о самом поместье Шоскомб?

— Только то, что оно расположено среди Шоскомбского парка и известно своей скаковой конюшней.

— А главный тренер там — Джон Мейсон, — неожиданно сказал Холмс. — Не следует удивляться моим познаниям, Уотсон, потому что в руках у меня письмо от него. Но давайте еще немного поговорим о Шоскомбе. Кажется, мы напали на неисчерпаемую тему.

— Еще стоит упомянуть о шоскомбских спаниелях, — продолжал я. — О них можно услышать на каждой выставке собак. Одни из самых породистых в Англии — гордость хозяйки поместья.

— Супруги сэра Роберта?

— Сэр Роберт никогда не был женат. Он живет вместе с овдовевшей сестрой, леди Беатрис Фолдер.

— Вы хотели сказать, что она живет у него?

— Нет, нет. Поместье принадлежало ее покойному мужу, сэру Джеймсу. У Норбертона нет на него никаких прав. Поместье дает небольшую ежегодную ренту.

— И эту ренту, я полагаю, тратит ее братец Роберт?

— Наверное, так. Человек он очень тяжелый, и жизнь с ним для нее нелегка. Но я слышал, леди Беатрис привязана к брату. Так что же произошло в Шоскомбе?

— Это я и сам хотел бы узнать. А вот, кажется, и тот человек, который сможет нам все рассказать.

Дверь открылась, и мальчик-слуга провел в комнату высокого, отменно выбритого человека со строгим выражением лица, какое встречается лишь у людей, привыкших держать в повиновении лошадей или мальчишек. Он холодно и сдержанно поздоровался и сел в предложенное ему Холмсом кресло.

— Вы получили мое письмо, мистер Холмс?

— Да, но оно ничего не объясняет.

— Я считаю дело слишком щепетильным, чтобы излагать подробности на бумаге. И к тому же слишком запутанным. Предпочитаю сделать это с глазу на глаз.

— Прекрасно! Мы в вашем распоряжении.

— Прежде всего, мистер Холмс, я думаю, что мой хозяин, сэр Роберт, сошел с ума.

Холмс вопросительно вскинул брови.