Любовь Нохрина - Призраки урочища страха

– Это еще что? – свистящим шепотом спросил командир, здоровый крепкий мужик с густым могучим голосом и неожиданно мягкими вальяжными движениями. На первый взгляд его в отряде не было ни видно, ни слышно. Но он умел сохранить последнее слово за собой, и слушали его здесь беспрекословно. Поход давался ему нелегко, лицо раскраснелось, на лбу выступили крупные капли пота, он то и дело вытирал их подрагивающей рукой. Комары и мошки, полюбившие вкус командирского тела, стояли над ним темным гудящим столбом. В отряде обращались к нему по-домашнему: Потапыч.

На вопрос его никто не ответил. Дед казался озабоченным, но неопределенно пожал плечами. Он осторожно прижал палец к губам. По тайге кто-то шел. Шел свободно, не хоронясь, по-хозяйски.

Осторожно, стараясь не звякнуть, они достали оружие и напряженно всматривались в густую зелень. Скрип сухого валежника и шум раздвигаемых кустов слышался буквально в двух шагах. Ребята молча ждали. Кусты раздвинулись, и прямо на застывших в напряженном ожидании людей глянула черная безглазая и безносая жутковатая харя. На месте рта торчал беловатый отросток, из которого вдруг грустно и плачуще забулькали и захлебнулись странные звуки.

– Мама! Мама родная – выдохнул Олег, – Леший! Хана нам, ребята!

Леший между тем перестал булькать и плакать, вполне человеческой рукой поправил странное сооружение на голове, отдаленно напоминавшее старую плетеную шляпу с пучком травы на боку, вытащил клык из пасти и неожиданно молодым и сильным голосом крикнул им навстречу: «Эй! Кто там шепчется? А ну выходь!» У замерших от неожиданности людей, словно пелена спала с глаз. Раздвигая траву уверенной рукой, прямо на них шел невысокий в невероятной шляпе с густой черной сеточкой на лице, в серой обожженной штормовке и брезентовых штанах жилистый мужичок. Он поднял сеточку, и на смуглом лице задорно и молодо заблестели яркие карие глаза.

«Эй! – радостно вскрикнул дед Цвигун, бодро вылезая из кустов, – Вот так встреча! Здорово! Выходи, ребята, это наши! Брат Кондрат собственной персоной! А мы думаем, кто это тут воет?» Дед залился мелким деланным старческим смешком: «А это что у тебя?» Кондрат хмыкнул, вытащил из кармана белый зуб: «Свистулька! Выстрогал – вот и забавляюсь. Потеха!» И прислонил игрушку к губам. Заунывное бульканье, прерываемое протяжным свистом и плачем, полилось снова.

– А ребята тебя, однако, за лешего приняли, – проникновенно сказал Цвигун, пытаясь заглянуть неожиданному гостю в глаза. Тот поправил сетку на голове и улыбнулся неожиданно открытой и радостной белозубой улыбкой, осветившей обветренное лицо с низко нависшим над узенькими раскосыми глазами тяжелым лбом.

– Это что за десант? Куда это вы с пушками? Никак террористов ищите?

– Потом, устали ребята. – и, повернувшись к молчащим омоновцам, дед объяснил: – Это Кондрат. Пасека здесь у него. Там и заночуем. Веселей, ребята!

Он зашагал рядом с незнакомцем. А ты, значит, держишь все-таки пчел здесь. Все не сидится тебе дома старому. А я заплутал немного. Слава богу, что тебя встретил.

Кондрат легким скользящим шагом неторопливо шел впереди.

– Привык, знаешь, как магнитом весной тянет.

На густые заросли медленно опускался вечер. Небо вспыхнуло, подсвеченное багровым светом заходящего солнца. Клочками наплывали облака на странно светлое на фоне темнеющей тайги небо. Кое-где вспыхивали звезды. Впереди стальной лентой блеснула река. Еще немного – и они вышли к небольшому озерку с серебристой водой, кое-где покрытой зеленой ряской. Хрипло покрякивая, плавали утки. Берега озера заросли тальником и осокой, но у самой воды густо кудрявилась мягкая зеленая травка. Со всех сторон озеро было окружено поросшими лесом скалами, уступами, обрывавшимися к воде. Из ложбин густой ватой выползал туман. На берегу, уютно мигая, горел костер. Со звонким лаем навстречу выскочила маленькая юркая собачонка с круто загнутым в колечко хвостом. Хозяин ласково потрепал пса: «Свои, свои!». Она дружелюбно тявкнула и завиляла хвостом. На огне приветливо гудел чайник. Костровище было сделано на славу. На железных, вкопанных в землю кольях крепилась такая же железная перекладина, на которой шипел, свистел и бормотал закопченный чайник. Огонь жарко лизал бока, гудел и трещал. Аккуратная глубокая канавка окружала костер. Рядом на длинных ножках стоял на диво добротный и ладно сделанный мангал для шашлыков. Вокруг костра с четырех сторон положены хорошо обструганные толстые бревна. Недалеко ровной поленицей сложены заранее заготовленные дрова.

Гости бросили рюкзаки и свалились на траву, облегченно снимая тяжелые мокрые ботинки и осматривая пасеку. Твердая хозяйская рука чувствовалась во всем. Большой зимовник для пчел был срублен вручную из заботливо подобранных одинаковых бревен, гладко обструганных и хорошо подогнанных. Клочки седого мха, которым утепляли омшаник, не торчали, а замазаны желтой глиной. Рядом пристроилась довольно большая также рубленная топором избушка, к которой прислонилась такая же добротная то ли кладовка, то ли склад. Немного в стороне на большой поляне ровными рядами сияли свежей краской аккуратно выкрашенные в голубой и белый цвет маленькие кукольные домики.

– Сколько ульев у тебя? – обратился к хозяину командир, одобрительно осматривая пасеку.

– Сейчас пятьдесят, не считая отводков, – бодро отозвался тот, подбрасывая в огонь дрова.

– Отводки – это рои?

– Не совсем рои, роения стараюсь не допускать, меду убыток. От роя толку нет, хорошо бы на себя заработал, и семья, от которой рой ушел, тоже много не даст. Ну, если пчела не слушается и все равно собирается роиться, тогда отделяю отводок.

А что? – вмешался в разговор Ворона, – она и слушаться может? Она ж насекомое!

Кондрат скупо усмехнулся: «Знать бы, кто мы на этой земле так же уверенно, как ты про это говоришь, паренек».

– А как ты вывозишь их, на чем?

– Зачем вывозить? – удивился пасечник, – здесь они и зимуют, в омшанике.

– А мед чем переправляешь? На вертолете?

Вначале во флягах храню, а к концу сезона на трелевочнике. – не замечая иронии, спокойно ответил Кондрат.

– Дорог мед? Оптом сдаешь или как?

– И оптом тоже. Только невыгодно это. Оптовики цену вдвое сбивают. Наш мед он степному не чета. Пчелка его по капельке собирала с цветов, с разнотравья. Экологически чистый. Он как живая вода. Опять же цвет и запах. К нам за медом, считай, со всей области ездят. На кусок хлеба хватает.

Дед Цвигун хмыкнул: «Про масло забыл сказать».

Пасечник недобро усмехнулся: «А ты что, налоговая, доходы мои считать? И на масло остается. Пчеловоды бедно не живут».

– Ребята, – остановил он потянувшихся к мешкам милиционерам, – Харч не доставайте, у меня хватит.