Наталья Хабибулина - Тайна старых картин

Женщины решили не тревожить более его и стали рассуждать о домашних делах своих. Но Гордей Устинович вдруг вновь обратился к сестре с вопросом:

– А кто ж шептал-то, матушка? Кто-то ж разносил такой слух?

На это Гликерия Устиновна живо откликнулась:

– Акулина Силина – археолог-то у них комнату снимал! Она будто сама видела, как тот прятал фигурку, – женщина заглянула в лицо брата. – Что, заинтересовался, никак? А я тебе и раньше говорила, что точно было что-то у этого копателя! Ты всё меня не слышишь! А он ведь тогда как? Сидел, сидел тут, и вдруг сорвался – бегом в город! А в лесу его и встретили разбойнички! Только жандармские ничего так и не узнали! А если вез он «гирелу»?

Гордей Устинович замахал руками:

– Полно, матушка! Уж не следствие ли проводить задумала? – он засмеялся. – Пусть другие головы об этом ломаются, а у нас свои заботы! У меня разговор к тебе об нынешнем урожае. Да и сенокос начинается! – говорил об этом Лыткин спокойно, но в голове билась мысль, которая требовала серьезного обдумывания.

Рассказ о «гиреле» взволновал его, но он всеми силами пытался сдержать себя. Уйдя после завтрака в сад покурить, купец сильно призадумался. После некоторого времени раздумий вдруг пробормотал: «А ведь верно, мог… Мог… Ай, да хитрец! Только на твою лисью голову найдется другая умная голова!» Встав со скамьи, он зашагал к дому.

Год 1955, январь

Утром Дубовик первым делом попросил дворника Ходулю принести всё найденное в подвале к нему в кабинет.

Принесенное «богатство» не заняло много места, но осматривать их подполковник взялся со всей тщательностью.

Пришедший Ерохин застал своего начальника, стоящим над картинами и погруженным в глубокое раздумье. Когда он попытался заговорить с Дубовиком, тот только, молча, показал на стул.

Некоторое время спустя, он, наконец, обратился к капитану:

– Ну, докладывай, как наши дела? Отчет генералу готов? Хомича следователь допросил?

– Всё, товарищ, подполковник, в норме! С отчетом можете ознакомиться! – он положил перед Дубовиком несколько исписанных убористым почерком листов.

Подполковник углубился в чтение, а Ерохин, тем временем, принялся разглядывать картины. Видя, что Дубовик удовлетворенно кивнул, подписывая бумаги, обратился к нему:

– Товарищ подполковник! А вот эту фамилию вчера на допросе наш диверсант упоминал! – он показал пальцем на подпись внизу картины.

– Какую? Лыткина? – глаза Дубовика заблестели. – А в связи с чем он её упоминал? – но тут же жестом остановил попытавшегося что-то сказать Ерохина. – Так, лучше я сам, пожалуй, побеседую, с этим гражданином, без предвзятости. – Он поднял трубку телефона и, переговорив с невидимым собеседником, сказал:

– Чувствую я, друг мой, Ерохин, интересную подоплёку всей этой истории с картинами… Наберись терпения – и я тебя посвящу в тайны одной семьи. А пока… – подполковник поднялся, – я к генералу с докладом, а ты посиди здесь, дождись, когда приведут Хомича. Я скоро! – он вышел.

Вернувшись от генерала, Дубовик застал арестованного Хомича, сидящим у двери на стуле. Руки его в наручниках нервно подергивались, и сам был неспокоен, с желтоватого лица стекали крупные капли пота. Подполковника он проводил настороженным взглядом.

– Итак, гражданин Хомич, – Дубовик сел за стол, – сегодня меня ваша преступная деятельность, как таковая, уже не интересует. Всё, что зависело от нас, мы уже сделали, – он с иронией посмотрел на бледного арестанта, – и прекратите стучать зубами. Свое дело вы тоже уже сделали. Меня интересует некто Лыткин. Вам эта фамилия о чем-нибудь говорит? – Хомич энергично затряс головой. – Вот и прекрасно. Расскажите всё, что знаете об этом человеке. Подробно и с самого начала.

– Товарищ начальник…

– Гражданин!..

– Извините, гражданин начальник, можно папиросочку? – Хомич заискивающе посмотрел на Дубовика и двумя пальцами дотронулся до своих губ.

– Капитан, дай ему закурить! – кивнул подполковник Ерохину.

– С начала войны рассказывать? Кое-что вы уже знаете… Рассказывать? – попыхивая папиросой, спросил арестованный. Получив молчаливое согласие, начал говорить: – Я, когда немцы пришли в город, сидел в КПЗ – брательника подстрелил по пьяному делу, как я уже говорил. Со мной ещё двое. Так, мелкота, хулиганы. Вот, значит, вечером пришел наш следователь, сказал, что утром всех перевезут. Объяснять, почему, не стал, но мы и сами догадались – канонада была слышна уже за городом, понимали, что немцы близко. Но, видно, начальство не рассчитало время, не успели за нами приехать, а, может быть, и не захотели возиться. Только утром услыхали мы, что танки идут по улицам, и речь слышна гавкающая. А в СИЗО к тому времени уже полная тишина стояла. – Он звякнул наручниками, поднося папиросу ко рту. – Просидели мы так сутки. А потом вдруг затопали в коридоре, открылась дверь, и появились на пороге немцы. Один офицер, один гражданский и двое солдат. Офицер с гражданским холеные такие! Пахло от них дорогим одеколоном. Гражданский в тонком пальто, при галстуке и шляпе. Офицер через него нас допрашивал. Спросил, не желаем ли мы работать на немцев, ну, полицаями, значит. Или, сказал, расстрел… А что было делать? – нервно спросил Хомич, и, встретив вместо ответа тяжелый взгляд Дубовика, опустил глаза. – Повели нас в комендатуру, а там этот гражданский спрашивает, местные мы или нет. Я родился здесь, вернее, в районном центре, но учился здесь в институте, на инженера. Так и сказал. Этот гражданский спросил, не знаю ли я, где дом купца Лыткина. А я как раз очень хорошо это знал, он располагался на одной улице с нашим общежитием, городские все об этом знали. Рассказывали, что там до империалистической войны страшное убийство произошло. Вроде, как дочь этого Лыткина убили. Ну, он ко мне, значит, кинулся: показывай! Ну, пошли мы с ним к тому дому, там до войны интернат для детей был. Их, видно, успели, эвакуировали. Так вот, заходит этот гражданский в дом, и прямо с лица сменился, белый весь стал, и так принюхивается, что ли… Потом упал на колени и зарыдал!.. Тогда я понял, что он домой пришел. Спрашиваю, так ли это? Он кивнул и говорит: «Я младший из Лыткиных – Лавр. Совсем маленьким был, когда вывезли меня из России». Вот оно что, думаю! Он поднялся с колен, схватил меня за лацканы и дышит мне в лицо: «Помоги мне, а я тебе помогу остаться в живых!» В общем, рассказал, что папаша его в этом доме спрятал семейные драгоценности, их надо найти, особенно, какую-то статуэтку девушки. И как-то назвал её… Я не помню… Прислал он на помощь мне тех ребят, что со мной в КПЗ сидели, надсмотрщика приставил. Ну, взялись мы за дело, стали стены простукивать, в подвалах искали…

– Нашли что-нибудь? – затаив дыхание, спросил Дубовик.