Олег Бойко - Ничего личного

Но все, что я из себя выдавил, было:

– Как пропала? Давно?

– Не пропала, а пропал, – поправил меня Слава. – Сын.

Я на какое-то мгновение даже потерял дар речи.

– Как он мог пропасть? – то, что я услышал, никак не укладывалось у меня в голове. – Он же… маленький еще…

– Так от тож, ёпт… – кивнул Слава и жестом подозвал нас с Виталиком подойти ближе так, что мы теперь стояли, почти касаясь друг друга плечами, образовав треугольник. – Объясняю по порядку: час назад Юлька позвонила мне вся в слезах и сказала, что Пашка пропал. Она вышла погулять с ребенком и заодно забежать в магазин. Поселок, вы знаете, у нас тихий, особенно вне сезона, когда отдыхающие разъезжаются по домам. Люди привыкли, что с криминалом проблем нет, вот она и оставила коляску у входа в магазин. Говорит, забежала на две-три минуты, вышла – ни коляски, ни ребенка…

– Трындец! – покачал головой Виталик.

– Ага, он самый, – согласился Слава. – Теперь по делу: я подключил троих своих ребят, которые уже шерстят район. Они парни толковые, свое дело знают, все сделают тихо и в лучшем виде – во все щели заглянут, кого надо расспросят. За этот фронт отвечаю я и в этом деле мне помощники не нужны. Усекли?

Мы с Виталиком переглянулись и, не очень понимая свою роль во всем этом деле, на всякий случай утвердительно тряхнули головами.

– Шо касается тебя, газета, – это он так обратился к Виталику. – Я знаю, щас слухи поползут, мол у нас тут маньяки детей похищают и тому подобное… Сделай так, шоб этой херни не было… Я знаю, у тебя связи есть, поэтому пиши там, звони кому хочешь, но шоб я в газетах об этом ни полслова … Вопросы есть?

– Нет…

– И еще… Дело я заводить не намерен! Никому лишняя шумиха не нужна, шобы не полетели головы… Я сам во всем разберусь!

– А мне что делать? – поинтересовался я.

– Не отсвечивать! – как мне показалось, несколько грубо ответил Слава. – Юлька сказала, ты у Виталика тормознулся, вот я и позвал вас обоих… Так шо попробуй утешить убитую горем мать, пока остальные будут делом заниматься. Поговори с ней, глядишь, она скорее в себя придет, вспомнит шо-нибудь полезное. Окей?

– Хорошо… – ответил я и пожал плечами.

Судя по всему, я тут вообще оказался лишним и мог бы продолжать мять подушку своей чугунной после пьянки головой. Но именно для Юльки мне почему-то после вчерашнего вечера хотелось сделать что-нибудь приятное. Конечно же, идеальным вариантом было бы прямо сейчас найти ребенка и принести его ей. Вот только, увы, я этого сделать не мог. А если нет возможности помочь делом, так почему бы не попробовать помочь словом, как она сама и сказала мне накануне.

В этот момент к подъезду подкатил уже знакомый мне «Мерседес». Но не начищенный и сверкающий, каким я его видел вчера, а весь в пыли, как будто только вернувшийся с ралли Париж-Дакар.

– Ну, наконец-то! – воскликнул Слава.

– Бахти? – удивился Виталик. – Ты его тоже позвал? Зачем?

– Он и его папаша – те еще жуки! Святыми только прикидываются, но, я-то знаю, шо они со всеми местными бандосами на короткой ноге, так шо пусть по своим каналам тоже справки наведут… В таком деле все средства хороши…

Бахти в это время покинул автомобиль и присоединился к нам. Вид у него был встревоженный.

– Чего это ты там про бандосов сказал, а? – задрав подбородок, спросил он, видимо, уловив краем уха последние слова Славы.

Но Слава проигнорировал вопрос, лишь смерив Бахти с головы до ног скептическим взглядом.

– Пошли уже, поболтаем с Юлькой, с ее мужем, да займемся каждый своим делом.

И мы вчетвером вошли в подъезд.

Такая вот следственная группа: полицейский, газетчик, бандит и я – не пришей, как говорится, рукав…

Когда Юлька открыла нам дверь, я вдруг понял смысл выражения – на человеке нет лица.

Сегодня это описание подходило ей, как нельзя кстати.

– О, это вы? – едва слышный голос оказался продолжением образа.

Испуганная, бледная, с заплаканными глазами она была полной противоположностью той уверенной и рассудительной девушки, которая вчера умудрялась подбадривать меня, когда я неожиданно для себя решил расклеиться, дав волю эмоциям и нахлынувшим воспоминаниям. Я попытался на мгновение представить, какие мысли и чувства ее терзали в этот момент, но понял, что не смогу, потому что, во-первых, у меня нет детей, а во-вторых, я понятия не имею, что значит потерять ребенка. И если честно, даже не хотелось примерять на себя подобное горе.

Поэтому я просто выдавил из себя короткое приветствие и, обняв Юльку за плечи со всей теплотой, на которую только был способен, попытался чмокнуть ее в щеку, но она отстранилась (возможно, из-за источаемого мной стойкого перегара) и с такой же холодностью поприветствовала всех остальных, столпившихся в тесной прихожей.

Слава с порога взял инициативу в свои руки:

– Так, друзья мои, проходим, не толпимся…

Видно было, что каждый чувствует себя не своей тарелке. Еще бы, не каждый же день у твоих подруг пропадают дети, а тебя просят помочь разобраться в этом деле. Хотя помощник из меня был, как из говна пуля. И только Слава с неизменно нахальной ухмылкой был, как рыба в воде. Небрежно скинув ботинки в коридоре, он вальяжно прошествовал через узкий коридор в гостиную и жестом позвал всех за собой.

Мы все последовали его примеру. Разулись и поплелись следом. Сначала Виталик, видимо, как и я, страдающий от головной боли, за ним Бахти, какой-то взъерошенный и все еще не успокоившийся после того, как Слава назвал их с отцом бандитами. Я, не считая самой Юльки, замыкал эту процессию. И пока все столпились в дверях гостиной, я облокотился на дверной косяк одной из комнат, дверь в которую была прикрыта.

Дверь скрипнула и слегка приоткрылась, показав то, что было скрыто за ней и явно не предназначалось для посторонних глаз: в углу малюсенькой спальни на узкой кровати лежала укрытая выцветшим клетчатым пледом дряхлая старуха с разметавшимися по подушке седыми волосами.

Едва услышав скрип дверных петель, она чуть повернула голову, и свет из окна упал на ее лицо так, что я невольно вздрогнул. Я будто увидел портрет, написанный в духе картин Сальвадора Дали. Левая часть лица была ужасно перекошена, рот искривлен и левого глаза почти не было видно из-под оплывшего на него века и съехавшей вниз брови. И только правый глаз, водянисто-голубой и почти прозрачный, буквально пригвоздил меня к полу, буравя холодом своего взгляда, в котором, как мне показалось, застыл самый настоящий ужас. В следующее мгновение старуха разомкнула сухие сморщенные губы и захрипела. Даже заворочала головой по подушке.

– Прости, – Юлька слегка оттеснила меня в сторону и поспешила плотно прикрыть дверь. – Она не любит, когда ее видят в таком состоянии… Хотя, в другом ей уже не быть…