Игорь Озеров - Из ниоткуда в никуда. Часть 3

– Вот, рыбки вам принес, – сказал он, разворачивая газету, в которой были завернуты три больших сушеных леща. – Только, Гера, давай не как в прошлый раз, а то скоро выставка – мы должны быть в форме, чтобы все хорошо подготовить.

Миша совершил почти невозможное. Каким‑то неизвестным образом, он договорился о проведении выставки рядом с Кремлем в одном небольшом выставочном зале в Зарядье.

– Там же и гостиница «Россия» рядом, и Красная площадь. Иностранцев полно. А то, что вместе с картинами Юрия Ракши, так это еще лучше, – сильно картавя, рассказывал Миша. – Я в ярославской типографии цветные каталоги заказал. Если все пройдет хорошо, то следующая выставка уже в Болгарии будет. А там, может, и в капстраны пустят.

Через час Миша сам сбегал за вином в соседний магазин, руководствуясь принципом: если процесс невозможно остановить, то тогда лучше его возглавить. На закуску он взял почти килограмм сыра, который ему сразу порезали крупными кусками.

– Только вот твоих любимых валькирий на выставке не будет. Только через мой труп, – объявил Миша, сам разливая водку в откуда‑то взявшиеся стаканы.

– Почему это? – опешил Герман.

– А потому, что мы не та страна, где нужно немецких идолов рисовать.

– Какие идолы? Это герои народных эпосов! Вагнер же… Нибелунги… – раздраженно перечислял Гера. – Русские князья от них пошли. И вся наша история.

– И с русскими князьями и церквями у тебя тоже перебор.

– Какой перебор? Ты о чем?

– Я о том, что недавно новую Конституцию приняли, и там ни русских, ни татар, ни тем более евреев нет, а есть единая общность – советский народ и определенная идеология. Такие звоночки пропускать нельзя. А у тебя на половине картин или церковь, или еще что похуже.

– Что же, мне Брежнева с орденами рисовать? – почти выкрикнул уже сильно пьяный Герман.

– Не нравится Брежнев – рисуй космос и Гагарина. Но уж точно не немецких богов и рыцарей.

Гера обиженно оттолкнул уже столпившихся рядом с ними других посетителей и пошел в туалет.

Казалось, что даже кафель в маленьком туалете пропах мочой и хлоркой. Рядом с ним над писсуаром делал свое дело молодой парень.

– Слышал ваш разговор, – заговорил незнакомец. – Ты что, художник?

– Вроде того, – пробурчал Герман.

– А этот кучерявый кто?

– Он выставки организует…

– Еврей что ли?

– Еврей, – удивившись вопросу, ответил художник. – А что?

– Вот поэтому ему и мешают русские церкви.

Герман сделал дело, сполоснул руки над пожелтевшей раковиной и, не отвечая, пошел в зал. Парень двинулся за ним.

– У тебя и так полно завистников, – продолжил разговор Миша, – зачем им давать повод? Иногда надо свои хотелки засунуть себе в жопу

– Вот ты и засовывай, – вмешался в разговор парень из туалета. – У нас в Копейске я бы тебе все сразу объяснил…

Миша посмотрел на него своими печальными еврейскими глазами и, не отвечая, опять обратился к Герману:

– У нас теперь история начинается с Великого Октября. А то, что было раньше, нужно потихоньку забывать.

– Сначала ты забываешь, откуда ты идешь, а потом перестаешь понимать куда идешь, – раздраженно ответил художник.

– Если перестанешь понимать – тебе из телевизора объяснят, – поморщившись, тихо сказал Михаил.

– Мишенька, дорогой мой, если народ бредет из ниоткуда, то он и придет в никуда. Не выживет, растворится… Тебе ли это не знать, – сбавил тон Герман.

– Если ты тоже намекаешь на то, что я еврей, – вдруг обиделся Миша, – то мы хорошо помним, откуда мы и куда идем. А вот если ты будешь спорить с линией партии, то твоими картинами, в лучшем случае, будут сортиры в таких пивных украшать…

Утром Максим проснулся в незнакомой комнате от того, что его тряс за плечо Миша.

– Вставай. Сейчас Снежана позвонила. Герман повесился.

Глава 3

С трудом восстановив хронологию событий вчерашнего дня, Максим вспомнил, что после пивбара они всей компанией поехали к Мише, и продолжили спор у него на кухне. В какой‑то момент Гера собрался домой, а Илья пошел его проводить. А он же остался ночевать у гостеприимного хозяина.

Миша и Максим быстро собрались и через несколько минут были уже на улице. Между окнами первого и второго этажа по всей длине старого пятиэтажного дома, в котором жил Михаил, была коричневой плиткой выложена надпись: «Жилтоварищество – наша крепость». Михаил, заметив удивление гостя, пояснил:

– До революции в доме богатые люди жили, потом все разделили и раздали комнаты нуждающимся. Читал «Собачье сердце»? Если нет, могу дать. У меня есть номер «Граней» с этой повестью. Очень занятно, – Миша говорил быстро, пытаясь отвлечься от случившегося. – А ты действительно в прокуратуре работал? – покосившись, спросил он. – Не нажалуешься на меня из‑за самиздата? А то мне проблемы не нужны.

– Странно все это, – ответил Максим. – Он вчера бодрее всех нас был. Да и ты говоришь, что выставка скоро… Зачем ему?

– Когда слишком много думаешь о мистике, то она может и случится, – Миша остановился. – Я не верю. Какое самоубийство? Или эта Снежана зачем‑то глупо пошутила или… Черт, черт… – выругался он, сорвавшись. – Ведь выставка через неделю… Этого не может быть.

Они быстро дошли до его дома. Поднялись в квартиру. Дверь была не заперта. Все оказалось правдой. В комнате, где вчера Максим рассматривал картины, на том самом крюке болталась обрезанная веревка, а под ней на полу лежало тело художника.

Кроме Снежаны в комнате находились два милиционера и врач в белом халате. Один из сотрудников сразу вытолкал их за дверь и спросил документы. Но за те несколько секунд, которые Максим провел в комнате, бывший следователь успел заметить, что у Германа около виска пробита голова.

Оставив участковому свои данные, они вышли на лестничную площадку. За ними выбежала заплаканная девушка.

– Я вчера ночью с ним поругалась, – всхлипывая, рассказала Снежана, будто оправдываясь, – и ушла к подруге. Утром вернулась и вот…

– Ты держись, – не глядя на нее сказал Михаил. – Мы зайдем попозже. Если что, звони. Хотя… – он махнул рукой. – Тут уже ничего не сделаешь: все пропало…

Глава 4

Максим с Мишей вышли на улицу и прямо у подъезда столкнулись с Ильей. Ему тоже позвонила Снежана. Если у Ильи и были какие‑то сомнения, то по их лицам он понял, что несчастье произошло на самом деле.

Они втроем молча, не сговариваясь, направились в тот же пивбар. Все было как вчера.

– Помянуть надо, а пиво для этого не пойдет, – сказал Илья, когда они расположились на привычном месте.

– Я все взял, – показал на свою сумку Михаил.

Никто не удивился такой предусмотрительности. Почему‑то к Мише все сразу относились как к человеку, который должен думать за всех и обо всем. Но сегодня было заметно, что мысли его очень далеко.