Александр Фарсов - Противоположности

Тут же Марья Петровна взглянула на господина жалостливым взглядом и, поджав губы, согнулась, изобразив вид старой девы, которой и лишний шаг даётся с трудом. Боровский был не в силах на это смотреть, что бы он ни говорил, но ни в жизнь у него не поднимется рука пороть тётку, вырастившую его. Эти глаза, на которых проступали горькие крокодильи слёзы, уж слишком сильно на него влияли. Знал он, что всё фикция и что его нагло используют, но не мог ничего с собой поделать. Ведь всю жизнь эта нянька для него второй матерью была, она защищала его от нападок отца и ютила в своей коморке, где они вдвоём в детстве засыпали под птичьи щебетания. Оттого быстро он забрал свои слова и ушёл на рынок.

Во время прогулки по столичным улицам с лица Боровского напрочь отказывалась сползать улыбка. Он не знал, где точно был рынок, но это его вовсе не волновало. Напротив, ему было в радость подольше побродить меж каменных домов, ненароком заглядывая в распахнутые окна, теша гнетущее любопытство домашним бытом петербуржцев. Мимо него тихоходом проползала беспечная толпа, которая, словно поток, уволакивала его с собой. И, будто величественная Нева, это людское течение носило Боровского долгие часы, показывая юношескому взору все местные достопримечательности: от захолустных пустячков, вроде пивных трактиров, где подавали отвратный алкоголь и еду, до прекрасных тротуаров подле ещё более величественного Зимнего дворца. Словами не описать каково было восхищение Саши при виде этого шедевра архитектуры, как билось сердце молодого эстета, ищущего радость в этих прекрасных стенах, раскрашенных песчаной краской. А стоит ли говорить о том, какими детскими глазами он глядел на колонны, возвышающиеся высоко вверх, будто касаясь голубого полотна, и с каким выражением он наблюдал за стремлением бездушных статуй на крыше протянуть каменные длани к облакам, нежно придерживая небесные своды. Когда Боровский смотрел на эти, ранее невиданные им, красоты, он замирал, молча наблюдая за фигурами в дорогих одеждах, мелькающих в многочисленных окнах. И так он мог бы стоять до глубокой ночи, но внезапная мысль о необходимости всё же посетить главное место столпотворения людей (рынок) перебила желание продолжать лицезреть. Уже вечерело, когда Боровский нашёл рынок и приказал принести два понравившихся ему ковра домой, вместе с продуктами. Время было около шести вечера, когда Боровский вернулся с затянувшейся прогулки. Как и ожидалось, дом был прибран, ловкие руки Марьи Петровны явно знали своё дело. Камин был зажжён и от него доносился приятный треск горящих осиновых полешек. Их ярко-жёлтое пламя с красными выкройками освещало большую часть гостиной, оттого Боровский был удовлетворён атмосферой, царившей в этот вечер. Она, по его мнению, была крайне важна для комфортного проживания. Он сел на диван, показавшийся ему весьма удобным, и с довольным выражением лица попросил принести ему чашку чая. Когда ему принесли чай, на журнальном столе он заметил конверт. Он распечатал его и прочитал: «Для Боровского А.А».

« Здравствуйте, Александр Александрович. Это краткое письмо я оставляю Вам в надежде, что Вы откликнитесь на те небольшие требования, которые я изложу ниже. Как можете Вы видеть, дом весьма ненов, но уверяю, что крепок и надёжен, однако хочу предупредить, что скопище устраивать в нём не нужно, так как всё же тесен он для многого люда, оттого от вечерей прошу отказаться. Во-вторых, покорнейше прошу не выкидывать вещи, что хранятся на втором этаже в комнате слева. Если будут они Вам не любы, иль будут мешать доброй жизни, то я немедля распоряжусь забрать их. Сразу должен сказать, что дверь, ведущую в сад, надобно закрывать на внешний замок, но не на внутренний, так как тот, чертяка, заедает и более отказывается открываться. В остальном дом весь Ваш, живите сколько хотите и с кем душе Вашей угодно будет… конечно же при условии, что оплата будет в срок. Более не смею Вас утруждать и желаю приятной жизни в нашей великой столице.

Ваш Градатский К.Г»

Прочитав ловко написанные строки, Боровский невольно улыбнулся и отложил письмо. Позже Саша решил полностью осмотреть хоромы. Быстро взобравшись по ступенькам на второй этаж, он мимолётно оглядел комнаты. Войдя в каждую из них, Боровский почувствовал лёгкое покалывание, пробежавшееся по коже, словно гусиная стайка, и тут же закрыл двери. Такая реакция скорее была связана с тем, что это были не уютные спальни, в которых появляется желание искупаться в постельном белье, а мрачные кабинеты, дух которых Боровский не переносил ещё с детских годков. По этой причине он расселился на первом этаже, в комнате подле лестничного пролёта. Как её описал сам Боровский, она была вполне мила, хоть в ней и не было окон, зато стеночки её полнились душевностью и имели способность клонить ко сну. Но главным же плюсом было, несомненно, то, что если оставить дверь комнаты открытой, то тепло камина будет наполнять помещение, а значит поутру Боровскому не придётся так сильно мучиться, борясь с собственной мерзлявостью. Однако, этот немаловажный факт он решил опустить, когда объяснял свой выбор Марье Петровне, видно, из-за его пустяковости. Сама же Марья Петровна поселилась в соседней комнатушке, решив, что постоянно подниматься и спускаться для её старческих костей будет большим испытанием. Первый день в столице был весьма насыщен и полнился целой палитрой цветов, вместо привычных чёрно-белых тонов Осёдлого.

Следующие дни также полнились красочными событиями, к которым нельзя не отнести первые лекции в университете. То, как проходили занятия там, в корне отличалось от домашнего обучения, где нудные гувернёры расхаживали в разные стороны и диктовали заученные тексты, побивая указкой за непослушание. В таких уроках не хватало жизни, интереса, связанного, в первую очередь, с отсутствием других учеников. Тут же аудитория полнилась разношёрстной массой, создающей гул, что пронизывал заведение вдоль и поперёк. Но было так лишь до прихода преподавателя, который лишь также расхаживал из угла в угол, расписывая доску жалким кусочком мела и бубня формулы под нос, оттого само содержание и манера проводить лекции не произвели на него должного впечатления. Не произошло внезапного взрыва, которого ожидал Боровский, что должен было побудить инстинкт грызть пресловутый гранит науки. Эти занятия мало отличались от того, чем он занимался на дому. И этот аспект его разочаровал, хотя не ошибкой будет предположить, что Боровский и сам по себе не любил это дело, он читал книги и просиживал штаны на уроках не из-за желания получить знания, а из-за необходимости периодически убивать досуг. От этой его безучастности он частенько в будущем прогуливал занятия, променяв их на прогулки. Однако в другом отношении, университет ему был очень даже по нраву. Редко ему приходилось видеть толпу сверстников, с которыми он мог поговорить на «родном» языке, а уж на него Саша был вёрткий, и скромность не была его недугом, поэтому он быстро смог наладить контакт с остальными студентами и, даже, обзавестись парочкой приятелей, которые показались ему весьма занятными и с которыми он иногда проводил вечера, играя в пикет.