Наталья Хабибулина - Парадигма греха

Прасковья Петровна между тем продолжала:

– В день, перед своим исчезновением Денис Иванович был чем-то очень озабочен, скажу больше, мне показалось, что испуган. Я спросила его, всё ли в порядке, он только кивнул, хотя обычно был более многословен. Один момент меня просто насторожил: он подошел к окну и о чем-то задумался, я его окликнула, так он, представьте, буквально, подпрыгнул, а в глазах – страх! Уж это чувство я умею распознать! – тут и Калошин не удержался, и вслед за Дубовиком хмыкнул. – Да, умею, и считаю это важным качеством педагога!

– Может быть, у него появилась женщина? Всё-таки, год прошёл со времени смерти жены, он ещё не старый, мало ли… – майор с надеждой посмотрел на учительницу, хотя понимал, что это ожидание призрачно, и не ошибся.

Прасковья Петровна с таким жаром стала уверять Калошина, что этого не может быть, потому что не может быть в принципе, чем вдруг убедила его в своей личной заинтересованности в судьбе учителя, но он не стал заострять на этом внимания.

– Понимаете, после исчезновения Лёни Науменко в прошлом году, – при этих словах Дубовик поперхнулся и закашлялся, уже без смеха. Женщина терпеливо дождалась, когда он успокоится, и продолжила: – Так вот, когда мальчик исчез, вы, наверняка, помните, что в этом обвиняли именно Арбенина, но тогда ничего не смогли доказать, а пятно на преподавателе, тем не менее, осталось. Это сильно подкосило Дениса Ивановича, но весь преподавательский состав встал на его сторону. Мы поддержали своего коллегу, и вроде бы всё поутихло. И вот сейчас такой странный случай!.. Мы склонны думать, что это каким-то образом может быть связано с прошлогодним происшествием.

– Откуда такая убежденность? – с сомнением спросил Калошин.

– Я никому не говорила этого, но сейчас вынуждена рассказать один наш диалог с Денисом… Ивановичем, – Прасковья Петровна кинула взгляд в сторону Дубовика, как бы сомневаясь в правильности своего решения, но чувство долга пересилило опасения за возможность наказания. – Когда мальчик пропал, мы просто не знали, что и думать. Денис Иванович терзался, даже плакал, и когда я стала его успокаивать, он вдруг произнес: «Поверьте, я не виноват в его гибели!» Так и сказал: «гибели». Тогда я вдруг ясно поняла, что ему известно, что же всё-таки произошло с мальчиком. А Денис Иванович, как будто, испугался, что нечаянно проговорился, стал убеждать меня в том, что это был просто нервный срыв. Сказал, что не имеет представления, как и все мы, куда исчез ребенок. А ведь в тот день, когда мальчик не пришел из школы, Лёня был дежурным в кабинете химии. Именно поэтому, подозрения, в первую очередь, падали на Арбенина.

– Хорошо. Напишите всё в своем заявлении, зарегистрируйте его у дежурного. Тот передаст следователю, и мы будем разбираться, – Калошин встал и протянул учительнице руку на прощание.

Когда она откланялась, в прямом смысле, и вышла, осторожно прикрыв дверь, Дубовик взорвался:

– Геннадий Евсеевич! Что у вас здесь происходит?! Это не Энск, это же Бермудский треугольник! Слышал о таком? Там, правда, без следа исчезают корабли и самолеты, а у вас люди! – он стал натягивать пальто. – Сейчас едем к тебе, по дороге расскажешь о пропаже мальчика.

Калошин довольно хмыкнул.

– Не радуйся! Если и буду помогать, только консультациями! У самого дел по самые погоны!

– В общем, так, попытаюсь рассказать, как можно короче. Осенью прошлого года к нам обратились родители Лёни Науменко, когда однажды мальчик не вернулся из школы. Конечно, организовали поиски, прошли, буквально, по его следам, от дома до школы. Если никуда не сворачивать, пропасть-то на этом пути некуда! Мальчишка дисциплинированный, пионер, готовился в комсомол вступать. Без разрешения или предупреждения никогда никуда из дома не уходил. Учился хорошо. В тот день дежурил в кабинете химии. Арбенин сказал, что он после уроков заходил в кабинет, там мальчик мыл полы вместе с одноклассницей, но она спешила забрать сестру из детского сада и поэтому ушла раньше. А Лёня убрал всё, зашел в учительскую, спросил Арбенина, это подтвердили другие учителя, но тот выходил куда-то, поэтому мальчик повесил ключ на доску, где все ключи висят, и ушел.

– Почему дело закрыли?

– Примерно через две недели нашёлся свидетель, который якобы видел, что мальчик шел в лес, который от школы недалеко. Только в другой стороне от дома Лёни. Так и решили, что заблудился. На этом основании Моршанский и написал постановление. Хотя в это мало кто поверил, но кое-кому это было очень удобно. Дело шло к зиме, начинались холода, понятно, что в лесу никто в такое время не выживет.

– А что это был за свидетель такой? – с подозрительностью спросил Дубовик.

– Вот и я о том же! Старик один, который, если и соврал, то уже отвечает перед Создателем.

– Слушай, Геннадий Евсеевич, ты возьми это дело из архива. Я потом почитаю. Чёрт! Сколько раз говорил себе не лезть, куда не следует, так нет же – тя-янет! Ладно, я эту неделю буду в районе работать, постараюсь чаще приезжать. – Дубовик резко крутанул руль – дорогу перебегала черная кошка. – Твою …!

– Так ты ещё и с предрассудками? – засмеялся Калошин. – Говорю тебе, всё будет хорошо!

Золотое колечко и признания сделали свое дело: Варя только нежно улыбнулась на предложение Дубовика, у которого от волнения побелели скулы, и кивнула. Она ждала этого дня и была уверена, что это обязательно произойдет, потому что глаза человека, стоящего перед ней не могут обмануть – это она поняла с первой встречи. И его недавнее объяснение в любви было слишком горячим и пылким, чтобы не произнести его от всего сердца, которое под Вариной рукой, когда она робко дотронулась до его груди, стучало так громко, что отзывалось в ней самой любовным эхом.

Калошин, видя радость дочери, вдруг пустил слезу:

– Ну, что я тебе говорил? Ладно, жених и невеста, давайте, что ли, праздновать! – ему было немного грустно, хотелось, чтобы рядом с ним сегодня сидела Светлана, но она уехала по делам в область, поэтому майор предложил повторить празднество в ресторане в другой день, на что получил полное одобрение.

Когда ужин был закончен, уставшую и разомлевшую от вина и волнения Варю отправили спать, мужчины перебрались на кухню, где завели свой разговор под оставшийся коньяк.

– Ну, что, жених, успокоился? – Калошин присел рядом с Дубовиком, обнял его за плечи и ласково потрепал: – Не знаю, как ты, а я точно теперь спокоен за дочь. Веришь, нет, иной раз проснусь ночью, и душа ноет: что будет с девчонкой, ведь росла без матери, как устроится в жизни? Отцу-то не всё расскажешь!.. А вдруг, какой хлюст привяжется, влюбится она и пропадёт!.. А ты у нас – стена!

– Ага, китайская! – засмеялся Дубовик. – И зови ты меня теперь, Геннадий Евсеевич, просто, по имени! Дома… А то как-то неудобно…