Павел Девяшин - Плакучая ива

Гнатьев кормил, поил и даже чистил питомцев сам. Пусть и не всегда. Сказывали, жил при усадьбе старый конюший, которого Николай Спиридонович очень ценил и хвалил. Однако в прошлом году застудил почки, расхворался и отошел к Господу, оставив вместо себя сына. Хозяин ожидал от молодого работника такого же рвения, но яблочко далеко откатилось от яблони. Если парень и трудился, то исключительно по принуждению. Кнутом ли, пряником ли – Бог весть!..

Нерадивый работник вбежал в хлев, старательно подгоняемый приставом. Запыхался так, что целую минуту не способен был вымолвить и слова. Боязливо смотрел на труп, разевая рот, точно рыба, вытащенная из реки. Сходство усугублял мокрый от дождя дорожный плащ да струйки воды, стекавшие с пришибленной шапки.

Становой вновь бросил ладонь к козырьку, но не успел приступить к докладу. Вебер заговорил первым, обращаясь к конюшему:

– Вижу, мы вовремя Вас отыскали. Еще минута-другая, и разминулись бы! Куда это Вы собрались, любезный?

– Я-то?.. – смотритель за лошадьми шумно сглотнул. Огромный кадык дернулся вверх-вниз.

– Вы-то! Кто ж еще?!

– Я ничего-с, я здесь! А плащик – это не сейчас, с утра-с… Даша… эээ… Дарья Викентьевна послали возвернуть их степенству тросточку-с! Гостил в усадьбе купец Ватрушин, приятель ихний-с. Оне палку свою в мезонине забыли-с… Так и отбыли в Курган, с пустыми руками и в сильном раздражении-с. Я, стало быть, сюда, в конюшню (думал, оседлаю Орлика, догоню). Гляжу – батюшки! Страсть-то какая, аж в жар кинуло… Перетрусил. Вдруг на меня подумают, а я… Ой, мамочки… – молодой человек запоздало стянул головной убор, зашелся кашлем. – Господин исправник, Христом-Богом клянусь – не я хозяина извел!.. Мы с ним всяко жили. И добром, и злом… Но чтобы так… Не было на то мого желания!

Слуга оборвал скороговорку и остолбенел. Испугался, что наговорил лишнего.

Пропустив оправдательные бормотания мимо ушей (понятно, что у бывшего крепостного всегда найдется повод затаить на господина обиду), Вебер подозрительно прищурился. Пожалуй, в сказанном промелькнула-таки любопытная деталь.

– Кто это – Дарья Викентьевна? Супруга вашего барина?

Конюх вжал голову в плечи, почуяв неладное. На плечо Железного человека опустилась пухлая рука франтоватого толстячка.

– Господь с Вами, Георгий Константинович, зачем пустое спрашиваете?.. Дарья Викентьевна есть законная жена новопреставленного. Это известно всякому светскому человеку. А Вы не беспокойтесь, милейший, никто Вас ни в чем не обвиняет!

– Пока, – нахмурившись, процедил помощник исправника, недовольный, что учитель столь бесцеремонно поучает его при подчиненных.

Работник оторопело помалкивал, не понимая, бояться ему или нет. Поликарпов ободряюще улыбнулся:

– Вы давеча упомянули Орлика. Надо полагать, это и есть сей замечательный жеребец? Сколько ему, милостивый государь? Смею предположить, что перед нами четырехлеток?

«Милостивый государь», к которому так и не вернулся дар речи, молча кивнул.

– Ага, – потер руки седовласый сыщик, – стало быть, не ошибся! Сей Буцефал, конечно, обретается здесь с младых, pardon 2 2 Извините (фр.) , копыт?

Конюх усердно затряс вихрастой головой, подтверждая догадку странноватого дедушки, к чьему негромкому голосу почтительно прислушивались уездные стражники.

Антон Никодимович горделиво выпятил грудь, расправил усищи:

– Вот видите, железненький Вы мой! Что и требовалось доказать!

Вебер невольно улыбнулся, потешаясь над старомодными манерами наставника.

– Ваша версия только что с треском провалилась, господин становой пристав, – сказал он заместителю. – Коняга не топтал головы купца Гнатьева, поскольку живет в усадьбе четыре года и наверняка привык к шуму выстрелов. Нет, кто-то другой проломил черепную коробку нашему Николаю Спиридоновичу. Ежели мы, конечно, верно определили причину смерти…

Придерживая щегольской цилиндр, Поликарпов опустился перед убитым на корточки, внимательно взглянул туда, где у человека полагалось находиться голове.

– Верно, Ваше высокоблагородие, – проговорил он, глядя прямо в глаза полицейского начальника. – Можете не сомневаться. Имеет место удар тупым и тяжелым предметом.

Георгий Константинович снова нахмурился.

Усадьба князя Арсентьева не растеряла былого великолепия, а по части отделки и интерьера превосходила жилища всех окрестных богатеев. Однако на взгляд человека, бывавшего здесь в прежние времена, излишество роскоши лишало особняк торжественной строгости, делая его если не вычурным, то, во всяком случае, несколько легкомысленным.

Парадный подъезд освещался коваными фонарями, превращавшими отражения в окнах и лужах в праздничный фейерверк. Следуя европейским архитектурным традициям, здание зеленело декоративным плющом, над первым этажом кокетливо нависали балкончики, а в холле безотлучно торчал настоящий ливрейный швейцар.

Вышагивая по золоченому вестибюлю с канделябрами и сафьяновыми кушетками, Вебер заметно волновался. Ему приходилось бывать во дворцах и попышнее, но усадьба давно умершего помещика вызывала в молодом мужчине неподдельный трепет. И хотя дело было не в дурной репутации «кровавого барина», как называли бывшего владельца, Георгий Константинович невольно ожидал узреть нечто таинственное и жуткое. Однако ничего такого в великолепном доме, конечно же, не сыскалось.

Помощник уездного исправника отыскал глазами учителя, замешкавшегося у тканого гобелена, вздохнул, глядя на его недовольно встопорщенные усы.

– Вы идете, Антон Никодимович?

– Я вижу, хороший вкус здесь более не в цене-с! – поморщился отставной сыщик.

Появившийся невесть откуда управляющий сопроводил господ полицейских до гостиной, и, не произнеся ни единого слова, с надменным видом ретировался. Он даже не попытался скрыть высокомерия, что выходило за рамки приличия, но было свойственно всем без исключения дворецким и камердинерам богатых семейств.

Отворив двустворчатую дверь, Вебер пропустил щеголеватого старика вперед и с любопытством воззрился на комнату. Приемная зала, выбранная семейством купца Гнатьева для беседы с представителями власти, не отличалась особенным шиком. Георгий Константинович подумал, что это вполне разумно, учитывая назначение помещения, ведь говорить о деле следует, не отвлекаясь на созерцание лишних предметов. Пламя камина выхватывало из темноты краешек первостатейного ковра и силуэты высоких турецких кресел, расставленных широким полукругом. Три из них занимали родственники новопреставленного, два оставались свободными. Хозяева застыли в одинаковых позах, скрестив руки на груди и нетерпеливо взирая на замешкавшихся у входа следователей. Мерцающий свет не позволял Железному человеку как следует рассмотреть сидящих, однако и без того было ясно: угловатый парень с торчащими ушами – упомянутый челядью племянник, замершая рядом дама – его мать, сестра покойного, а та, что расположилась чуть поодаль, скорее всего, приходится бедному Николаю Спиридоновичу супругой. Ну, то есть… вдовой.