Наталья Хабибулина - Джокер в пустой колоде

Глава 6.

Трель телефонного звонка тревожно разнеслась по квартире старшего оперуполномоченного Калошина. Мужчина резко вскочил с кровати, внутренне уже предчувствуя несчастье, и даже был уверен в том, что этот звонок связан со вчерашним происшествием. Выслушав доклад дежурного, буквально изменился в лице, кинул коротко:

– Сейчас буду. Вызывай Доронина и Гулько. Сухареву доложу сам, – очень быстро оделся, направился в кухню, умылся и хлебнул холодного чая, вернулся в комнату и продиктовал телефонистке номер начальника. Дождавшись ответа на другом конце провода, доложив обо всем Сухареву, ответил:

– Есть! – и, похлопав себя по карманам, проверяя на месте ли портсигар и спички, собрался уходить.

В это время из спальни вышла заспанная дочь Варя, на ходу запахивая теплый халатик. (Калошин жил вдвоем с дочерью – жена погибла в войну под бомбежкой, с нею погиб и их маленький сын, шестилетняя Варя успела уйти с соседкой в бомбоубежище, потому-то осталась жива.) Всю свою любовь они теперь отдавали друг другу, Варя с большим уважением относилась к работе отца, старалась по возможности всегда приготовить к его приходу ужин (завтрак, обед – в зависимости от времени суток), хотя особенными кулинарными способностями девушка не обладала. Но отец всегда хвалил ее за одно только старание, тем более, что она много работала – от своей матери она унаследовала уникальные способности к рисованию, писала чудесные пейзажи, выполняла заказы на оформление книг, чем неплохо зарабатывала.

Девушка взглянула на часы: стрелки показывали всего лишь восемь часов, и, если учесть, что это был воскресный день, все говорило о том, что вызов очень важный. Это Варя поняла и по лицу отца.

Он поцеловал дочь в щеку и направился к двери. Обувшись, оглянулся:

– Не жди, Варя, скоро. Убийство. И дело, видимо, не простое, – и уже выходя из квартиры, скорее для себя, пробормотал: – Ждал чего угодно сегодня, но не этого… – быстро сбежал по лестнице во двор и буквально бегом направился к сараюшке, где стоял милицейский ГАЗик.

У крыльца отделения милиции он был уже через десять минут. Доронин и Гулько курили во дворе, ожидая его. Завидев машину Калошина, они сразу же, не сговариваясь, выбросили окурки и, почти бегом, направились к автомобилю. Калошин, чуть притормозив, развернулся, и не дожидаясь, когда оперативники усядутся, резко рванул с места, так что оба пассажира буквально упали на сиденья.

– Так, что там известно? – Калошин полуобернулся к Доронину и Гулько.

– Дежурному, Геннадий Евсеевич, позвонила женщина и сказала, что к ней рано утром прибежали две девушки с озера – она живет неподалеку, у нее последний дом на улице Озерной, – и сказали, что убиты двое молодых людей – девушка и парень, они ей что-то кричали про разрезанное горло, но она толком ничего не поняла, так как у обоих девушек истерика, – Калошин согласно кивал на слова подчиненного. При упоминании о разрезанном горле, он тяжело и досадливо покачал головой:

– Что, разве не ждали мы этого с тобой? Только, при чем здесь эти ребята? И, что, вообще, это за молодежь? Откуда они там взялись? Или это не имеет никакого отношения ко вчерашнему делу? Хотя два дня подряд резаные горла – это навряд ли, случайность. – Калошин резко вертел руль на поворотах, жал на газ, торопился. – Сухарев поехал за следователем и судебным медиком. Приедут вперед нас, этот прокурорский выскочка начнет поучать, как обычно, розги – нам, лавры – себе. Так что, не взыщите за жесткую езду. Да и наряд, по-моему, отправили из двух молокососов, сумеют ли правильно распорядиться на месте? Кто там еще на озере есть, неизвестно. К Воронцову не посылали?

– Я сразу сказал дежурному, что Костя в командировке, – обернулся к Калошину Доронин, – Правильно? Подумал, что все равно ведь придется в К*** ехать. – Чувствовалось, что Василий побаивался за принятое самостоятельно решение, но майор его успокоил:

– Правильно, лейтенант, правильно. Пусть едет. Народу здесь пока достаточно.

***

Возле последнего дома на улице Озерной их поджидала худая высокая женщина с бледным лицом и трясущимися руками. Она поздоровалась с мужчинами и, махнув рукой на свой дом, сказала:

– Девушки там. Я дала им валерьянки. Пусть немного придут в себя. Правильно?

– Да, да, конечно! – Калошин успокаивающе дотронулся до руки женщины. –Вам бы тоже неплохо что-нибудь выпить. И девушек пока никуда не отпускайте. Скажите, как нам проехать на озеро?

– Ваши ребята на мотоцикле туда уехали, мой муж вызвался их проводить. А вот на машине не проедете. Да здесь недалеко. Я вам покажу тропинку. По ней и выйдете прямо к озеру. – Она пошла вперед. Мужчины двинулись за ней.

На поляне бестолково суетились двое молодых ребят в милицейской форме. Возле потухшего костра на бревнышке сидел угрюмого вида мужик, курил самосад и глухо покашливал. Возле него неподалеку, обхватив себя за голову скрещенными руками, на корточках сидел молодой крепкий парень. Он тихонько постанывал и при этом раскачивался взад-вперед. Калошин кивнул Гулько:

– Валерий Иванович, займись парнем. Он, видимо, не в себе. Накапай ему чего-нибудь, что ли. НЗ с собой? – и похлопал себя по внутреннему карману на груди. Оперативники частенько держали там во фляжках на всякий случай спирт, – привычка эта осталась с войны и не раз спасала в трудную минуту, особенно когда приходилось иметь дело со смертью. – Нам надо будет еще допросить его, он, по-видимому, из этих ребят, – и махнул рукой на палатку.

Гулько направился к Петру, оперативники же пошли к камышам, куда указал им один из милиционеров. Второй стоял за палаткой, видно было, что он с трудом владеет собой – лицо его было землисто-серое, и временами он наклонялся к земле, скрученный очередным приступом тошноты. Калошин посмотрел на него снисходительно и обратился к сержанту, который шел вместе с оперативниками к камышам:

– Ты-то, как? Помощи от тебя ждать, или тоже? – он кивнул в сторону страдающего парня.

– Да нет, товарищ майор, у меня с этим все нормально, хотя картина ужасающая, – начал было он, но Калошин уже шагнул в просвет между камышами и, как будто споткнувшись, резко остановился. В какой-то миг ему показалось, что наступила вдруг темнота, горло сдавило от вида представшей глазам картины. Сзади на него налетел Доронин, и майор услышал, как тот чертыхнулся: тоненькая фигурка лежала на траве, ноги ее в маленьких, почти детских ботиночках, доставали до кромки воды, и старенькие шаровары промокли почти до колен от плескающихся небольших волн. Если бы не страшная рана на тоненькой шейке девчушки, и не залитая кровью трава… Казалось, будто сломанная кукла за ненадобностью была выброшена на берег, сломанная навсегда, навечно. Грудь майора сдавила боль – ма ждала такая же молоденькая дочка, и она вдруг могла стать жертвой чудовища, сломавшего еще не успевшую начаться жизнь. Доронин тоже был очень бледен – не каждый день увидишь такое. И хоть не раз встречали эти мужчины на своем пути смерть, но такой неправдоподобной видеть еще не приходилось. В основном были застреленные, зарезанные урки, иногда женщины, забитые до смерти своими мужьями по пьянке, от ревности или от безысходности послевоенного бытия, особенно, если фронтовики возвращались инвалидами физическими, и многие из них от этого становилисьморально сломанными. Или же лезли сами в петлю. Но то, что видели сейчас здоровые мужики, выбивало из колеи и лишало сил. Но работа есть работа, и надо брать себя в руки и делать свое дело, чтобы найти эту мразь.