Анри Шадрилье - Тайна Медонского леса

Молчаливый незнакомец, выведенный из себя дерзкой привязчивостью Марсьяка, сидел на стволе срубленного дерева как раз против притаившегося за кустом оборвыша. Лицо его было серьезно, но спокойно.

О чем думал он в настоящую минуту?

Наш гамен – мы называем его так, только сообразуясь с отличительными свойствами его натуры, но никак не возраста, потому что в восемнадцать лет парижанин уже не ребенок, – наш гамен задавал себе этот же вопрос. Не отдавая себе отчета – почему, он интересовался судьбой этого человека, он уже симпатизировал ему.

– Славный малый этот долговязый, – рассуждал про себя Фрике, не привыкший критически относиться к своим чувствам. – Мне его будет очень жаль, если с ним приключится беда. Он совсем не похож на тех двоих: вот так рожи! Особенно у этого черномазого.

Он говорил о Карлевале и о смуглом Викарио, заряжавших оружие.

– Послушайте, Марсьяк, дайте же мне что-нибудь, из чего бы я мог устроить пыж, – сказал испанец.

Марсьяк, пошарив в кармане, вынул какую-то ненужную бумажку, обрывок журнала или простой оберточной бумаги, и подал его черномазому Викарио.

– А ведь они зарядили только один пистолет, – сказал себе оборванец, зорко следивший из своей обсерватории за всеми их действиями. – В большом свете, может быть, всегда так делается, но все же это очень странная манера драться.

Медерик, теперь уже окончательно протрезвившийся, рассуждал между тем с Марсьяком и Буа-Репоном, несколько в стороне от просеки.

– Вы, однако, заставляете нас черт знает что выделывать, любезнейший Марсьяк! – говорил он.

– Удивляюсь, что умный, благородный человек находит странным, что я хочу наказать негодяя за его дерзость, – пожал плечами Марсьяк.

– Я не требую, чтобы вы разыгрывали из себя труса; но, конечно только между нами, любезнейший Марсьяк, сознайтесь, что не он вызвал вас на ссору и что вы выказали уже такую совсем не свойственную вашей натуре щекотливость, что…

– Но зачем же вы согласились быть секундантом этого мосье, когда не признаете оскорбление достаточно серьезным?

– Однако, вы неподражаемы, Марсьяк! Да сознавал ли я, что делаю, когда Викарио повез меня сюда?.. Дуэль эта в ту минуту представлялась мне только экстравагантной, но теперь я нахожу ее нелепой.

– Ну, это уже слишком сильно, любезный Медерик.

– Слова мои искренни, друг мой. Двухчасовая прогулка в экипаже заметно освежает голову, и я теперь прекрасно понимаю, что, приехав сюда, я сделал непростительную глупость.

– Но, может быть, уже немного поздно сознаваться в этой глупости? – возразил со смехом Марсьяк.

– Противник ваш принадлежит, по-видимому, к хорошему обществу; а благовоспитанные люди легко прощают друг другу нечаянно сорвавшееся, необдуманное слово, к тому же еще приправленное винными парами.

– Довольно об этом! – резко оборвал его Марсьяк. – Если я дерусь с противником, даже не зная его имени, значит, считаю его достойным себя, и если сам позаботился о том, чтоб достать ему секундантов, значит, уверен в том, что он не посрамит их.

– Факты сложились не в пользу вашего противника, и потому ему, действительно, нельзя не сочувствовать.

– В таком случае, почему же вы не идете посюсюкать с этим симпатичным человеком, – ему же скучно одному.

Медерик подошел к незнакомцу, который, устремив рассеянный взгляд в пустое пространство, был углублен в какие-то думы, далекие от причины такой ранней прогулки в Медонском лесу.

– Милостивый государь, прошу извинить меня, может быть, не вовремя прерываю ваши думы, но я один из ваших секундантов, и так как нахожу поединок, имеющий произойти, более чем странным, то считаю себя, обязанным обратиться к вам за некоторыми необходимыми разъяснениями, – проговорил он, раскланиваясь с ним.

– Разъяснений, к сожалению, не могу дать никаких, сударь… Могу только выразить вам живейшую признательность за то, во-первых, что вы не отказались быть секундантом человека, совершенно вам неизвестного, а во-вторых, и за то, что вы избавляете этого человека от необходимости прибегать ко лжи, называя вам имя, которое не было бы его именем.

– Если вам угодно непременно сохранить инкогнито – мы не препятствуем вам, сударь. Что же касается лично меня, то я, и не зная имени вашего, заранее уверен, что имею дело с человеком не только хорошего общества, но и благороднейших правил и убеждений.

– Не могу не поблагодарить за такое лестное о себе мнение, и поверьте, что сам умею ценить людей и всегда стараюсь оправдать их доверие.

– Но чем разобидели вы так Марсьяка?

– Я? – изумился незнакомец. – Думаю, напротив, что я выказал излишнее терпение. Но, знаете, есть случаи и положения, которых человек, уважающий себя, не может, не должен допустить.

– В таком случае, он-то почему добивается этой дуэли?

– Это мне неизвестно. Знаю только, что я был вызван на этот поединок с непонятной, невероятной настойчивостью со стороны моего противника. И потому мне, конечно, тем более приятно и лестно, что даже при таких неправильных условиях я нашел честных, благородных секундантов.

– Как честный человек говорю вам, что вы мне очень нравитесь, сударь. Если нам придется еще когда-нибудь встретиться с вами, прошу помнить, что журналист Медерик всегда готов служить вам, чем и как только может. Но если вы хоть сколько-нибудь доверяете моим словам, не считайте порядочным, честным человеком вашего второго секунданта.

Незнакомец только улыбнулся.

– Странная дуэль! – прибавил про себя Медерик, пожав плечами. – И дернула меня нелегкая впутаться в это темное дело.

Приготовления между тем были окончены. Викарио подал пистолет незнакомцу, а Карлеваль – Марсьяку.

– Черномазый-то дал молодому господину тот пистолет, который у них не заряжен! – сказал себе Фрике, от зоркого глаза которого ничто не ускользнуло.

Отсчитали пятнадцать шагов – условленное расстояние, – потом кинули жребий, кому первому стрелять.

Судьба благоприятствовала таинственному незнакомцу.

Когда дым рассеялся и он увидел перед собою целого и невредимого Марсьяка, он поглядел искоса на своего второго секунданта и сказал сквозь зубы:

– Это странно, непостижимо, что он мог остаться на ногах!

Журналист уже радовался в душе, что дуэль, затеянная из-за пустяков, пустяками и окончится. Он подумал, что Викарио и Карлеваль дали обоим противникам незаряженные пистолеты.

Марсьяк, подымая руку, в которой держал оружие, и целясь в грудь противника, повернулся к Медерику со словами:

– Хочу доказать вам, насколько я миролюбив и незлобив.

– Вы имеете еще время извиниться, – обратился он затем к незнакомцу.

Но тот, окинув его гордым, презрительным взглядом, бросил ему резко: