Анри Магог - Тайна красного чемодана

Возвращение Дольчепиано прервало мои грустные размышления.

– Ну что? – издали закричал я.

– Ничего! – ответил тот, садясь напротив меня. – Это почерк не Антонина Бонассу.

Я не мог удержаться от иронической улыбки.

– Я был в этом уверен, – сказал я.

– Но это еще ничего не доказывает, – добавил он. – Можно изменить почерк или попросить кого-нибудь написать.

– В особенности, когда дело идет о письме, которое никому не должно быть известно, – иронически продолжал я.

– Ну, да бросим это, – сказал Дольчепиано. – Это не столь важно и только отклоняет нас от выслеживания Саргасса.

– Очень рад, что вы наконец пришли к этому убеждению, – заметил я.

– Я могу себе позволить иногда легкое уклонение в область фантазии, – сказал он. – Я не профессионал. Это у вас на все должен быть заранее выработанный метод.

– Следовательно, вы отказываетесь утилизировать марки и разобраться, в чем тут дело?

– Для этого надо иметь в руках весь альбом мадемуазель Перанди, – усмехнулся он. – А я не хочу прибегать к воровству.

– В таком случае, вам остается одно: вернуть мне марки, которые я передам по принадлежности, – сказал я.

Дольчепиано против всех моих ожиданий согласился.

– Вот они! – сказал он, вынимая марки из портмоне. Я сосчитал их и вложил в написанное мной письмо, заклеил конверт. Сделав это, я снова обратился к Дольчепиано.

– Могу я узнать, что вы теперь намерены предпринять?

– Прежде всего, похитить вас, – ответил он, подзывая лакея и расплачиваясь с ним.

– Похитить меня? – расхохотался я. – Это еще что за выдумка?

– Не сердитесь! – спокойно произнес итальянец. – В этом нет ничего страшного. Довольствуйтесь одним объяснением: случай пожелал свести нас.

Был ли это случай? Я плохо в это верил, но счел за лучшее не возражать.

– Вы были так любезны, что посвятили меня в суть своего дела, – продолжал Дольчепиано, – и я с большим интересом сопутствовал вам во всех ваших поисках. Я сразу понял, что вы действовали по заранее выработанному методу, и поэтому преклоняюсь перед вашей опытностью. Но, если не ошибаюсь, перед вами в данное время вырисовались два пути, и вы колеблетесь, какой избрать. Положитесь лучше всего на случай, то есть на меня. Взамен этого я попрошу у вас только несколько часов слепого повиновения.

– Слепого? – повторил я без всякого восторга.

– Это необходимо. Я еще окончательно не обдумал свой план и потому не могу сообщить его вам заранее. К тому же он может показаться вам чересчур наивным, и, отстаивая его, я могу потерять слишком много времени. Положитесь на мое счастье. Удастся ли мне что-нибудь или нет, завтра я раскрою вам все.

Я на минуту задумался. Чем я рисковал? Я уже свершил с Дольчепиано столько всевозможных экскурсий, что перспектива еще одной поездки не казалась мне страшной. Был ли он правдив или нет, поехать с ним значило получить возможность так или иначе разгадать интересующую меня тайну. Того же самого жаждала и Софи, значит, так и надо поступить.

– Хорошо! – согласился я. – Похищайте меня, я готов.

– С закрытыми глазами?

– Ну нет! – пошутил я. – Должен же я, по крайней мере, видеть, куда вы меня повезете.

– Сколько угодно, только будьте послушны.

– Обещаю! – улыбнулся я.

– Браво! Вы, конечно, понимаете, что мы прежде всего разыщем Саргасса и для этой цели поедем в Сен-Пьер.

– Одобряю! – ответил я.

– В таком случае отправимся скорее в гараж, где я оставил свой автомобиль.

Дорогой я нашел почтовый ящик и незаметно опустил в него письмо. Дольчепиано, по-видимому, не обратил на это внимания.

– Помните один из наших последних разговоров? – сказал он мне. – Я вам говорил, что есть два способа осветить дело Монпарно, из которых один нам недоступен. Оказывается, я ошибался. У нас в руках оба способа, и мы применим и тот, и другой.

Утолив голод, мы выехали из Ниццы около часа дня. К моему большому удивлению, Дольчепиано пустил свою машину самым умеренным ходом. Можно было подумать, что мы просто-напросто совершаем прогулку.

– Вы не торопитесь приехать? – спросил я наконец.

– Наоборот, – ответил итальянец, – я не хочу быть в Сен-Пьере до наступления темноты.

– Почему?

– Потому что мой план требует темноты… Не забудьте, мистер Вельгон, что вы должны следовать за мной беспрекословно.

– Не беспокойтесь, – усмехнулся я. – Но мне, надеюсь, не запрещается высказывать вслух свои предположения?

– Это сколько угодно! – улыбнулся Дольчепиано.

На самом деле у меня никаких предположений не было, и я сказал это только из желания придать себе некоторый вес. Тем не менее я задумался и должен сознаться, главным предметом моих размышлений была все-таки история с марками. Как я ни старался забыть о ней, я чувствовал, что она интересует меня гораздо больше Саргасса и содержимого красного чемодана. Суеверные люди называют этот род беспокойства предчувствием.

В течение всей дороги я имел достаточно времени проштудировать все свои мысли, так как Дольчепиано, как нарочно, все уменьшал и уменьшал ход автомобиля. Наконец, когда стало уже почти совсем темно, мы увидели вдали мерцающие огоньки Сен-Пьера.

Не изменяя хода автомобиля, итальянец, едва успев въехать в Сен-Пьер, начал усиленно давать гудки и, точно находя в этом особенное удовольствие, ежеминутно останавливался, вызывая шипение мотора и шум, неизбежно связанные с новым движением вперед.

Я не мог удержаться, чтобы не заметить ему, что у него странная манера стараться проскользнуть незамеченным.

– Я думал, что вы не хотите, чтобы вас кто-нибудь видел? – добавил я.

– Настолько не хочу, что прячусь, насколько это возможно, – ответил он.

Действительно, я тут только заметил, что он соскользнул со своего места и управлял автомобилем, стоя на коленях, почти сливаясь с корпусом машины, благодаря чему издали, с дороги, был виден только один мой силуэт.

Несмотря на то, что я находил этот способ защиты несколько смешным, я попробовал, ввиду внимания, которое обращал на себя автомобиль, последовать примеру моего спутника. Но он поспешно остановил меня.

– Нет, нет! Сидите на месте. Необходимо, чтобы вас видели.

Почему меня, а не его? Но я дал слово беспрекословно повиноваться.

Проезжая мимо дома Саргасса я не удержался, чтобы не бросить на него взгляд. Двери и ставни были заперты, едва пропуская маленькие полоски света. Но, когда мы уже отъехали и я снова обернулся, чтобы еще раз посмотреть в том же направлении, я увидел в дверях дома громадный силуэт смотревшего нам вслед Саргасса. Было еще не совсем темно, и он должен был узнать меня. Я заметил, как он потряс в воздухе кулаком, и скорее угадал, чем услышал посланную нам в догонку угрозу.