Ася Учайкин - Художник

Исай Грановский нехотя поднял трубку и то исключительно для того, чтобы охранник не догадался, что он прекрасно читал по губам.

Ему разрешили свидание с младшим братом перед судом. Вот только рад он этому не был. Не был рад – и все тут.

– Не молчи, – попросил Исай одними губами. – Скажи хоть что-нибудь…

– Как ты? – с трудом выдавил из себя Влас.

– Нормально, – кивнул Исай. – Никто из сокамерников не верит, что я изнасиловал ту девицу.

Это здесь в СИЗО не верили, а на зоне придется доказывать и словами, и кулаками, что его подставили. Про Исая Грановского могли и не слышать там, куда его определят после суда.

– И то верно, – шмыгнул носом Влас. Он старался держать себя в руках, но получалось плохо – за брата сильно переживал.

Это все прокурор Семен Врагов. Он давно точил зуб на семью Грановских, но подобраться к ним не мог ни с какой стороны. А тут такое – деваха обвинила старшенького Грановского, Исая, в изнасиловании. И сперма Исая у нее во влагалище оказалась – экспертиза подтвердила, и синяки, и ссадины, как при настоящем изнасиловании. Все одно к одному.

Только Исаю насиловать ту девицу не было резона – это знали все, кто хоть раз видел Грановского. Девки всех сортов и категорий, солидные матроны и даже бабушки сами готовы были запрыгнуть в его постель, позабыв о женихах, мужьях и прочих мужчинах. А незащищенным сексом Исай не занимался вообще никогда, разве что только в свой самый первый раз – внебрачные дети не входили в его планы. Вот женится – тогда можно. Он был сыном своего отца и чтил семейные ценности. Правда, матримониальные планы на ближайшее будущее тридцатилетний Исай тоже не строил. Не нашлась еще та женщина, с которой он захотел бы просыпаться в одной постели, ну или видеть ее каждое утро. А может, еще и не родилась вовсе.

– Срок дадут.

Исай не сомневался – все против него. Может, удастся отделаться минимальным. Адвоката глава семейства нанял самого опытного, какого смог найти. Не дорогого и модного, как принято говорить нынче, а именно опытного.

А потом Исай вернется, найдет ту сучку, что его подставила. Нет, не ту, что дала обвинительные показания… Эта мелкая сошка. Плевать он на нее хотел. Тряслась как осиновый лист, заикалась, двух слов связать не могла на очной ставке. Правда, хороша, стерва. Такие как раз Исаю и нравились. Может, поэтому ни у кого и не возникло сомнений, что он мог взять девчонку силой, если та вдруг передумала и заупрямилась, – маленькая, тощенькая, с грудкой, чтобы четко в его ладонь ложилась, с узкой талией и длинными ногами. А лицо… Он даже не запомнил его. С лица воду не пить. Тело – вот что главное было всегда для него. Знал одно – не видел девицу до встречи в кабинете следователя, не был знаком раньше и уж тем более не насиловал.

Исай презрительно скривил чувственные губы – этой дуре он даже мстить не будет. Ее и без него накажут… Небеса… Не он и не семья. Исай верил в судьбу… А вот ту, что сперла презерватив с его спермой, он сам разыщет, когда выйдет, и руки-ноги ей повыдергает. Пусть живет пока и боится. Ожидание возмездия порой страшнее самого возмездия…

И прокурор от мести не уйдет… Ведь знал, что его подставляли. Знал, но… Это уже не забота Исая, а его семьи. Грановским и Враговым в одном городе неожиданно стало тесно. И Исай знал, даже не сомневался в этом, что когда он выйдет на свободу, то от семьи Враговых не останется ни следа. А со временем и вообще о них забудут, посудачат и забудут, что жили некогда добрые соседи на соседних улицах, а то и вообще в соседних домах.

– Я положил сигареты в передачу, – после некоторого молчания произнес Влас. Он не знал, о чем говорить с братом, как поддержать его. Все многократно сказано адвокатом.

– Это хорошо, – кивнул Исай. Он сам не курил, даже не пробовал, но сигареты в камере пригодились бы. Валюта, когда деньги ничего не значат…

И не пил. Разве что бокал вина по праздникам и сто грамм на сон грядущий. Что поделать? Воспитание. Отец неустанно твердил, что в их деле нужна светлая голова, холодное сердце, твердая рука и трезвый расчет.

Все это было у Исая.

Но как же так получилось, что его семенная жидкость… Где он просчитался? В какой момент потерял бдительность?

* * *

Данила Врагов, творческий псевдоним Дэнил Другов, готовился к персональной выставке. Не своей. Ему до нее расти и расти – молод еще. К выставке приятеля, на которой планировалось разместить несколько и его дилетантских картин.

Окружающие в голос твердили, что Данила невероятно талантлив, но увы… Нет стержня. Ему бы музу. И учиться. А еще… У Данилы на картинах совершенно не получались ни девочки, ни девушки, ни женщины. Только бабушки. Поэтому портреты Данила не писал – только натюрморты или пейзажи, или вообще использовал для своих картин нейтральные сюжеты, рекомендованные даже для детских садов, например, рисовал гномиков или дракончиков. А что? Знакомым детям нравилось.

– Все мазней занимаешься? Нет бы найти занятие, достойное мужчины, и…

Данила вздрогнул. Он всегда вздрагивал от голоса отца – низкого, со звериным утробным рокотом. И даже не расслышал, что отец добавил еще, – судорожно прикидывал, чем бы прикрыть недописанный портрет мужчины, стоявший на мольберте. Если отец сейчас пройдет в мастерскую, то ему достанется по самое не хочу. И не оправдаться никакой выставкой.

– А что, по-твоему, настоящее занятие? – чуть заикаясь и пришепетывая, выдавил Данила из себя.

Модным адвокатом, как его матушка, которая за последнее время не проиграла ни одного дела, ему не стать из-за дефекта речи. И уж тем более прокурором, как отец. Данила не настолько жесток, чтобы кого-то в чем-то обвинять. Он словно и не сын своих родителей – ни статью не вышел, ни фактурой, ни голосом. В семье только и говорили про дела и про дела, не видя за делами судеб конкретных людей. Он так не мог…

Для него важен сам человек. А у Данилы на портрете никак не получались глаза… А без них – портрет не портрет…

– В художественную академию, пока я жив, ты не пойдешь. И не мечтай. Мать поддерживает твое хобби, это ее право, а я не одобряю, – зло проговорил отец Данилы и раздраженно захлопнул двери.

Данила выдохнул облегченно. Вот так всегда… В академию нельзя. А куда можно? Так и не сказал. Но, по крайней мере, не стал ничего говорить по поводу выставки – уже хорошо. Картины он уже подготовил. А портрет дописать не успеет. Глаза все никак не получались.

Ему взглянуть бы хоть одним глазком еще раз на лицо того мужчины, он бы обязательно дописал портрет. Этот портрет мог стать лучшей его работой. Что-то в облике мужчины было от викингов – светлые непослушные кудри до плеч, прямой тонкий нос, чувственные губы, высокие скулы. Легкая небритость ему невероятно шла. Ничего восточного, что редкость в наше время. А еще… то, чем был обделен Данила – широкие плечи, крепкий торс. Только молота Тора в руках мужчины не хватало.