Артур Конан Дойл - Шерлок Холмс, прощай

– Да, мне надо кое-что уточнить. Но это лишь вопрос времени. Ага! Сейчас мы узнаем все последние новости! По тротуару идет Грегсон, причем каждая его черточка излучает блаженство. Очевидно, он направляется к нам. Да, остановился. Вот и он!

Громко протрезвонил звонок, и вскоре светловолосый детектив взлетел по нашей лестнице, перепрыгивая через три ступеньки зараз, и ворвался к нам в гостиную.

– Мой уважаемый друг! – воскликнул он, тряся безответную руку Холмса. – Поздравьте меня! Я раскусил этот орешек, и теперь все ясно как день.

Мне почудилось, что по выразительному лицу моего компаньона скользнула тень беспокойства.

– Хотите сказать, что вы на верном пути? – спросил он.

– Какое там на пути! Преступник уже сидит у нас под замком!

– И его зовут…

– Артур Шарпантье, младший лейтенант флота Ее Величества! – вскричал Грегсон, самодовольно потирая пухлые руки и выпятив грудь.

У Шерлока Холмса вырвался вздох облегчения, и он умиротворенно улыбнулся.

– Присаживайтесь и попробуйте одну из этих сигар, – сказал он. – Нам не терпится узнать, как вам это удалось. Не угодно ли виски с водой?

– Пожалуй, не откажусь, – ответил сыщик. – Последние два дня потребовали от меня таких огромных усилий, что я совсем измотался. Не столько физических, разумеется, сколько умственных – это было колоссальное напряжение мозга. Уж вы-то меня поймете, мистер Холмс: мы ведь с вами оба привыкли работать головой.

– Вы мне льстите, – серьезно ответил Шерлок Холмс. – Но расскажите же нам, как вы добились столь впечатляющего результата.

Сыщик уселся в кресло и принялся с довольным видом попыхивать сигарой. Потом хлопнул себя по ляжке в приступе внезапного восторга.

– Самое смешное, – воскликнул он, – что этот дурачина Лестрейд, который считает себя умнее всех, пошел по абсолютно ложному следу. Он ищет секретаря Стенджерсона, а тот виновен в убийстве не больше, чем неродившийся младенец. Я уверен, что он его уже засадил.

Эта мысль так развеселила Грегсона, что он смеялся, пока не поперхнулся.

– А как вы нашли ключ к разгадке?

– Сейчас расскажу. Конечно, доктор Уотсон, это строго между нами. Первой трудностью, с которой мы столкнулись, было выяснить прошлое этого американца. Кое-кто ждал бы, пока ответят на его объявление или пока найдутся добровольцы, готовые поделиться информацией. Но у Тобиаса Грегсона другие методы. Помните шляпу, которая лежала рядом с убитым?

– Да, – сказал Холмс. – Цилиндр фирмы «Джон Андервуд и сыновья», номер 129 по Камберуэлл-роуд.

Грегсон сник.

– Вот уж не думал, что вы заметили, – сказал он. – И вы там были?

– Нет.

– Ха! – воскликнул Грегсон, явно утешенный. – В нашем деле нельзя упускать ни одного шанса, каким бы ничтожным он ни казался.

– Для большого ума не существует мелочей, – сентенциозно подтвердил Холмс.

– Итак, я отправился к Андервуду и спросил, продавал ли он шляпу такой-то модели и такого-то размера. Он проверил по своим записям и немедленно отыскал нужную. Он продал шляпу мистеру Дребберу, проживающему в меблированных комнатах мадам Шарпантье на Торки-террас. Вот как я добыл адрес.

– Ловко… очень ловко! – пробормотал Шерлок Холмс.

– Затем я пошел к мадам Шарпантье, – продолжал детектив. – Она выглядела бледной и крайне удрученной. Там сидела и ее дочь, весьма обаятельная девушка, – глаза у нее были красные, а губы, когда я говорил с ней, дрожали. Это не ускользнуло от моего внимания, и я сразу почуял неладное. Вы знаете это чувство, мистер Холмс: когда нападаешь на верный след, всегда испытываешь какой-то внутренний трепет. «Вы слышали о загадочной смерти вашего недавнего съемщика, мистера Инока Дреббера из Кливленда?» – спросил я.

Мать кивнула. Казалось, она не в силах выдавить из себя ни слова. Дочь залилась слезами. Теперь я был уже просто уверен: эти люди что-то знают о происшедшем.

«В котором часу мистер Дреббер отправился на вокзал?» – спросил я.

«В восемь, – ответила она, сглотнув, чтобы скрыть волнение. – Его секретарь мистер Стенджерсон сказал, что есть два ливерпульских поезда – один в девять пятнадцать, а другой в одиннадцать. Они собирались ехать на первом».

«Значит, тогда вы видели мистера Дреббера в последний раз?»

Когда я задал этот вопрос, лицо женщины ужасным образом изменилось. Его покрыла смертельная бледность. Лишь через несколько секунд она сумела вымолвить единственное слово «да», и оно прозвучало хрипло и неестественно.

Наступила короткая пауза, а затем дочь спокойным и ясным голосом сказала: «Не надо кривить душой, мама, – это еще никому и никогда не приносило пользы. Будем откровенны с этим джентльменом. Мы видели мистера Дреббера еще раз».

«Да простит тебя Бог! – воскликнула мадам Шарпантье, воздев руки к небу и опустившись в кресло. – Ты погубила своего брата».

«Артур не простил бы нам лжи», – твердо ответила дочь.

«Лучше расскажите мне об этом все сразу, – посоветовал я. – Полупризнание хуже запирательства. Кроме того, вы не знаете, как много нам уже известно».

«Пусть это будет на твоей совести, Алиса! – вскричала мать и, обернувшись ко мне, произнесла: – Я расскажу вам все, сэр. Не думайте, что мое беспокойство по поводу сына связано с тем, что он как-то замешан в этом жутком деле. Он абсолютно невиновен. Однако я опасаюсь скомпрометировать его в ваших глазах и в глазах общества. Впрочем, это невозможно! Его благородство, его профессия, вся его биография не дадут бросить на него тень».

«Лучшее, что вы можете сделать, – это без утайки изложить мне все факты, – ответил я. – Если ваш сын невиновен, его не осудят».

«Будь добра, Алиса, оставь нас одних, – попросила она, и дочь покорно вышла. – Итак, сэр, – продолжала мать, – я не хотела вам об этом рассказывать, но поскольку моя бедная дочь не смогла промолчать, у меня больше нет выбора. Коли уж я решилась на откровенность, то расскажу все, не упуская ни малейшей подробности».

«Это самое мудрое с вашей стороны», – заверил ее я.

«Мистер Дреббер прожил у нас почти три недели. До этого он и его секретарь мистер Стенджерсон путешествовали по Европе. Я заметила на их чемоданах копенгагенские наклейки – значит, там они в последний раз останавливались на континенте. Стенджерсон всегда вел себя спокойно и вежливо, но о его нанимателе, к моему огромному сожалению, нельзя сказать ничего подобного. Он отличался грубостью и дурными манерами. Поселившись у нас, он сильно напился в первый же вечер, и вообще, после полудня его редко можно было увидеть трезвым. С горничными он держался до безобразия нахально и развязно. Но хуже всего то, что скоро он вздумал поставить на одну доску с ними мою дочь Алису и не однажды обращался к ней с репликами, смысл которых она, к счастью, не понимала по своей невинности. Как-то раз он буквально схватил ее и сжал в объятиях – выходка, которая даже терпеливого мистера Стенджерсона вынудила упрекнуть его в недостойном поведении».