Песах Амнуэль - Чисто научное убийство

Мои серые клеточки еще не закончили переваривать информацию, и я промолчал.

— Мы, — продолжал Роман, — отвезли Шпринцака на виллу, и он продемонстрировал всю последовательность своих действий. Даже адвокату Бреннеру, который при этом присутствовал, было ясно, что подзащитный выдумывает. Шпринцак обошел дом, показал место, где, по его словам, лежал пистолет — это был бетонированный бордюр палисадника, метра два от стены виллы в сторону забора. Поскольку никаких логических объяснений Шпринцак не дал и давать не собирался, пришлось самим увязывать концы с концами. Концы не увязывались, но Шпринцака это не смутило. Он заявил, что на этот раз сказал все, что знал, и что сказанное якобы доказывает его невиновность. «Ну хорошо, — сказал я ему. — Допустим, что пистолет ты нашел. Как он здесь оказался? Кто-то проник в твою квартиру, украл оружие, приехал сюда, вошел в дом, убил дядю, потом вышел, запер дверь и не нашел ничего лучшего, как выбросить пистолет неподалеку от места преступления?» «Видимо, он хотел, чтобы подумали на меня.» «А дядя зачем тебе звонил?» «Наверное, это был не дядя, сказал Шпринцак. Он не предствился, я только по голосу решил… Он ведь звал меня на виллу, я и подумал, что… А это, наверное, был убийца… Чтобы меня подставить…» «Но ты же утверждал, что это был голос дяди!» «Мне могло показаться… Кто, кроме дяди, мог звать меня на виллу?» — Вот так, Песах, — закончил свой рассказ Роман. — Бедный Шпринцак… Как все против него подстроено… Будто театр, верно? Даже адвокат умилился. Наверняка они вдвоем соорудили этот рассказ. Пожалуй, воспользовавшись ситуацией, Бреннер потребует еще раз послать подзащитного на экспертизу.

— Надеюсь, ты проверил рассказ Шпринцака, каким бы фантастическим он тебе не показался, — сказал я сухо. — Похоже, что теперь именно ты излишне эмоционален. Версии нужно опровергать фактами…

— Спасибо за совет, — буркнул Роман. — Естестенно, я проверил. Никто не вламывался в квартиру Шпринцака — замок в полном порядке, ни малейших следов взлома. И на мебели в салоне пальцевые следы самого хозяина, не считая, естественно, того, что наследил инспектор Соломон, производя обыск.

— Человек, похитивший пистолет, мог быть в перчатках, — напомнил я Роману очевидную истину.

— И иметь собственный ключ от квартиры Шпринцака?

— Кто-нибудь из его друзей? — поинтересовался я.

— Друзей у Гая нет, во всяком случае, таких, кому бы он дал ключи.

— Подруги?

— Подруг много, но Шпринцак утверждает, что ему бы и в голову не пришло давать женщинам ключи от квартиры. Как это он выразился? «Если женщина входит к тебе в дом сама, то вывести ее обратно ты сможешь только через раввинатский суд…»

— Дела, — протянул я. — А враги? Есть у Шпринцака враги, способные подставить его таким сложным образом?

— Врагов сколько угодно, — отмахнулся Роман. — Но идиотов среди них нет. И взломщиков, умеющих не оставлять следы, тоже.

Он и не заметил, как осушил весь кофейник.

— Послушай, — сказал я Рине, когда она отложила в сторону роман Батьи Гур и начала расстегивать халат, — как по-твоему, станет нормальный убийца утверждать, что нашел свой собственный пистолет неподалеку от места преступления?

— Убийца не бывает нормальным, — резонно отозвалась Рина. — Даже если эксперты признают его вменяемым. По-твоему, Игаль Амир нормален? Посмотри в его глаза — он либо псих, либо блаженный, что одно и то же…

Я вспомнил глаза Гая Шпринцака. Нет, это были глаза смертельно испуганного человека. Если бы таким взглядом смотрел на судей Игаль Амир, может, ему и скостили бы десяток лет от пожизненного.

Жена погасила свет, и на некоторое время я был лишен возможности порассуждать о личности Шпринцака и правдивости его странной версии. Нить рассуждений мне пришлось отыскивать в полной темноте — не столько физической, сколько в темноте логики.

Зачем было Гаю выдвигать версию, которой наверняка никто бы не поверил? Только для того, чтобы позволить адвокату подать просьбу о вторичном освидетельствовании? Чтобы запутать следствие и заставить Бутлера проверять замки в квартире в Рамат-Гане? Ни то, ни другое смысла не имело. Если Гай вменяем (а он вменяем вполне, и кто в этом сомневается?), то задержка суда не принесет никакой пользы. Утверждение о краже пистолета повисает в воздухе, поскольку ничем не может быть подтверждено. Бреннер, достаточно опытный адвокат, прекрасно это понимает.

По-моему, все эти нелепости имели смысл в одном случае — если Гай на этот раз сказал правду.

Скорее всего, я ошибался. Но в полной темноте — логической и физической — мог я хотя бы мысленно допустить, что Шпринцак говорил правду и что он действительно невиновен?

Итак, некто забрался в отсутствие Гая в его квартиру, взял из ящика пистолет, поехал в Герцлию, убил Гольдфарба, оружие выбросил позади дома, стерев свои следы, если вообще их оставил — может, он «работал» в перчатках? Возможно, этот некто предполагал, что именно полиция обнаружит пистолет и мигом обратит внимание на владельца и его денежные затруднения. Почему он тогда не оставил оружие рядом с трупом? Впрочем, это ясно — наводка выглядела бы слишком очевидной.

Кто же тогда звонил и вызывал Шпринцака на виллу? Неужели случилось такое маловероятное совпадение, и действительно звонил Гольдфарб, вспомнив вдруг о племяннике? А если звонил все же не дядя, а некто-убийца, которому не терпелось, чтобы Гай приехал и оставил дополнительные следы — своего башмака, например?

В четвертом часу ночи я набрал номер комиссара. Должно быть, Роман зачитался Рексом Стаутом — трубку он поднял после первого же звонка.

— Комиссар Бутлер у телефона, — бодрым голосом объявил он.

— Полиция никогда не спит, — констатировал я очевидный факт и продолжал: — Надеюсь, ты проверил, был ли звонок с виллы Гольдфарба в то время, о котором говорил племянник?

— Проверил, — немедленно отозвался Роман, не удивившись вопросу. — В «Безеке» утверждают, что звонка с виллы не было. В компании «Селком» говорят то же самое — последний звонок по радиотелефону Гольдфарб сделал вскоре после полудня: звонил в хирургию «Ихилова».

— Значит, с Гаем говорил не дядя, а кто-то с похожим голосом?

— Песах, ты продолжаешь обдумывать эту чепуху?

— А что еще делать в три часа ночи?

— Даже убийцы в это время предпочитают спать.

— Но полицейские комиссары бодрствуют, почему бы и историкам…

— Служба такая, — сказал Роман и положил трубку.

Кто мог ненавидеть Гольдфарба и его племянника до такой степени, чтобы убить первого и подставить второго? Кто-нибудь из хирургов — коллег убитого? Кто-то из знакомых Гая? Или сотрудники фирмы, владельцем которой был Гольдфарб? Десятки человек, из которых в качестве то ли свидетелей, то ли подозреваемых прошли господа Кантор и Абрамович, имевшие твердые алиби…