Эллери Квин - Дом на полпути

Сенатор Фруэ беспокойно заерзал в кресле, теребя бороду. Эллери развел руками:

— Я мог бы выдвинуть встречную, не менее сильную гипотезу, где в аналогичную ситуацию ставится, да простится мне, миссис Гимбол. Узнав, что ее муж был женат на другой женщине, что, в сущности, она никогда не была его законной женой, что, мало того, он унизил ее, еще и сделав ту, другую женщину получательницей своей страховки... И так далее и тому подобное.

— Но дело в том, что миссис Уилсон действительно является получательницей и миллион должен достаться ей. Как я уже говорил, Национальная страховая компания проявила бы нерадение по отношению к своим обязательствам перед держателями полисов, если бы не отложила выплату данного полиса, пока идет расследование, и не провела своего.

— Но почему вы обращаетесь ко мне? У вас должна быть армия своих профессиональных сыщиков.

— О, разумеется. — Финч деликатно помолчал. — Но мне кажется, что агент со стороны, специально выбранный для этой цели, сможет проявить... э-э-э... больше благоразумия. К тому же вы оказались на сцене с самого начала.

Эллери застучал пальцами по подлокотнику кресла. Все смотрели на него.

— Видите ли, — проговорил он наконец. — Вы ставите меня в сложное положение. Эта женщина, которую вы решили пригвоздить к позорному столбу, сестра моего старинного приятеля. По всему раскладу я должен быть в другом лагере. Единственно, что в вашем обращении прельщает меня, так это то, что вы заинтересованы не в заранее готовом ответе, а просто в выявлении истины. Вы можете рассчитывать на мое благоразумие, мистер Финч, но не на молчание.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил сенатор Фруэ.

— Но это же логически следует из всего сказанного. Я слабыми своими силами пытаюсь жить сообразно своему мессианскому комплексу. Если я сподоблюсь обнаружить истину, то не могу гарантировать, что она будет лицеприятна.

Финч порылся в бумагах на столе, вытащил одну, снял колпачок с авторучки и начал писать.

— Все, что хочет Национальная страховая компания, — спокойно сказал он, — это приемлемые доказательства, что Люси Уилсон совершила или не совершила убийство или послужила причиной убийства своего мужа.

Промокнув написанное пресс-папье, он встал и обошел стол.

— Устраивает вас это в качестве договора, мистер Квин?

Эллери чуть не подскочил. Листок бумаги оказался чеком, а над подписью Финча, сделанной яркими зелеными чернилами, была проставлена сумма в пять тысяч долларов.

— Очень красиво, — пробормотал он. — Но давайте отложим пока вопрос о вознаграждении. Мне надо все обдумать и осмотреться. Я еще не решил окончательно, вы понимаете.

Финч помрачнел:

— Как вам угодно, разумеется.

— Пара вопросов, если не возражаете. Миссис Гимбол, вы имеете какое-нибудь представление о нынешнем состоянии дел вашего... скажем лучше — мистера Гимбола?

— Состоянии дел? — переспросила женщина, и в голосе ее промелькнули нотки беспокойства.

— Джо был плохим бизнесменом, — с горечью заметила Андреа. — У него ничего своего за душой не было. Плох в делах, как и во всем остальном.

— Если вас интересует его завещание, — вмешался юрист, — могу сказать, что он все оставляет Джессике Борден Гимбол. Но поскольку он фактически не оставил ничего, кроме долгов и страховки, в данных обстоятельствах это довольно циничный жест.

Эллери кивнул.

— Кстати, сенатор, я полагаю, вы ничего не знали о решении Гимбола изменить личность получателя страховки?

— Абсолютно ничего. Идиот!

— А вы, мистер Джоунс?

— Я? — Молодой человек поднял брови. — Откуда мне было знать? Мы с ним не были, как это говорится, в близких отношениях.

— Не означает ли это, что он проявлял к вам мало внимания, мистер Джоунс, или речь просто об отсутствии общих интересов?

— Я вас прошу, мистер Квин, — устало проговорила Андреа. — Что пользы от подобных шпилек? Джо тоже не ответил бы на этот вопрос.

— Ясно. — Эллери поднялся. — Вы понимаете, Финч, что, если я приму предложение, о том, чтобы это меня связывало по рукам и ногам, и речи быть не может?

— Полагаю это само собой разумеющимся.

Эллери взял свою трость.

— Я дам вам знать о моем решении в течение одного-двух дней, когда в Трентоне появятся новые факты. До свидания.

В понедельник вечером Эллери звонил в дверь квартиры Гимболов-Борденов на одиннадцатом этаже внушительного здания на Парк-авеню. Уже начинало темнеть. Безликий человек во фраке впустил его в гостиную, поражающую своей роскошью, и пошел доложить о его визите, а Эллери тем временем рассматривал картины и антикварную мебель, рассеянно подумав о том, из чьего же кармана оплачено все это великолепие. Одна только квартира обходилась, должно быть, где-то от двадцати до тридцати тысяч в год; а обстановка тянула на шестизначные цифры, если помещение, в котором он находился, могло служить критерием. Судя по всему, здесь витал дух Джаспера Бордена, а не утонченного, поэтичного джентльмена, которого он еще раз повидал накануне в морге Трентона.

Безликий человек бесшумно препроводил его в таинственную, слабо освещенную комнату с окнами, занавешенными бархатными портьерами, посреди которой восседал на инвалидной коляске, как умирающий король на троне, гигантский старик. За спиной у него в виде сурового стража стояла сиделка с внимательным взглядом. Поверх белоснежной манишки с бабочкой на нем был парчовый халат; на старческой морщинистой правой руке сверкнул замысловатый перстень-печатка. Для восьмидесятилетнего он сохранился на удивление прекрасно, подумал Эллери, пока не заметил характерную одеревенелость левой стороны его тела. Мускулы на левой стороне лица были неподвижны, и даже левый глаз смотрел не мигая, тогда как правый пытливо и с интересом взирал на него. Создавалось впечатление, будто старый Борден составлен из двух половинок — живой и умершей.

— Как поживаете, мистер Квин? — приветствовал он Эллери скрипучим голосом, причем произнесла эти слова правая половинка рта. — Прошу прощения, что принимаю вас сидя. И позвольте поблагодарить вас за заботливую и вежливую телеграмму в субботу вечером. Чем обязан вашему визиту?

В зале стоял затхлый дух, словно в склепе. Эллери видел, что перед ним, в сущности, живой труп. Темно-синие орбиты глаз были огромны и мертвенны. Однако, присмотревшись к его крепкому подбородку и хрящеватому носу, выделяющемуся на землистого цвета лице, Эллери понял, что у старого Джаспера Бордена еще достаточно сил, чтобы заставить считаться с собой. Его живой, подвижный глаз, пристально смотревший на него, действовал гипнотически.

— Благодарю за то, что согласились принять меня, мистер Борден, — быстро проговорил он. — Не будем тратить время на пустые любезности, которые вам только причинят лишние волнения. Вам известна причина моего интереса к смерти вашего зятя?