Эллери Квин - Дом на полпути

В глазах девушки вспыхнуло пламя.

— Да! — Теперь щеки Андреа горели.

— Не правда ли, — спросил Билл сухим, бесцветным голосом, — что вы даже поцеловали меня, чтобы я не открывал этот факт полиции?

Андреа будто ударили, она даже привстала со своего места.

— Как вы можете... вы же обещали! Вы... вы… — Она прикусила губу, чтобы не расплакаться.

Билл поднял голову и с решительностью продолжил:

— Вы видели обвиняемую в вечер преступления?

Огонь в глазах Андреа погас.

— Нет, — прошептала она.

— Вы не видели ее ни в какой из моментов — Ни в хижине, ни вне хижины, ни на дороге между хижиной и Кэмденом?

— Нет.

— Но вы признаетесь, что сами были на месте преступления в тот вечер и ничего никому не сказали, пока вам серьезно не выговорил на этот счет прокурор в частной беседе?

Поллинджер с протестующим криком вскочил. Завязалась длительная перепалка между обвинителем и защитником.

— Мисс Гимбол, — все тем же сухим голосом резюмировал Билл, — вы не знали, что ваш приемный отец ведет двойную жизнь?

— Нет.

— Вы не знали, что незадолго до 1 июня он изменил имя получателя своего миллионного страхового полиса и сменил вашу мать на другое лицо?

— Нет!

— Вы ненавидели вашего неродного отца, не правда ли?

Вновь разгорелась полемика. Андреа была бела как мел от гнева и стыда. За столом прокурора негодующе протестовала компания Гимболов.

— Что ж, — вежливо произнес Билл, — мне этого достаточно. Мистер Поллинджер, прошу.

Поллинджер подошел к перегородке свидетельского места:

— Мисс Гимбол, когда я пришел к вам через неделю после преступления, что я вам сказал?

— Вы сказали, что изучили следы родстера, и он оказался принадлежащим моему жениху. Вы спросили, не посещала ли я... место преступления в тот вечер, и если это так, то почему не призналась в этом и не рассказала ему.

— Создалось ли у вас впечатление, будто я пытаюсь прикрыть вас или замять историю?

— Нет, вы говорили со мной очень строго.

— Вы рассказали мне все так, как сейчас изложили жюри?

— Да.

— Что я вам сказал на это?

— Вы сказали, что все тщательно проверите.

— Задавал я вам вопросы?

— В большом количестве.

— Важные вопросы? Обо всем, что вы видели? Что вы видели и что не видели и все в таком духе?

— Да.

— И не сказал ли я вам после этого, что ваш рассказ ни в малейшей степени не расходится с теми свидетельствами, которые штат уже накопил против обвиняемой, и что поэтому я постараюсь не подвергать вас лишним волнениям и неприятностям и не буду вызывать в суд в качестве свидетеля?

— Да.

Поллинджер отступил на шаг, отечески улыбаясь.

Билл вышел к месту свидетелей:

— Мисс Гимбол, это правда, не так ли, что штат не вызывал вас в качестве свидетеля на этом процессе?

— Да. — Видно было, как утомлена и измождена Андреа всем этим допросом.

— Несмотря на то что вы могли рассказать нечто такое, что заронило бы сомнение о вине обвиняемой в сознание присяжных?

На этом защита закончила допрос свидетеля.

Затем началось ожидание приговора. Часы сложились в сутки, затем в двое суток, а от жюри не было ни слова. Многие отмечали это как верный признак того, что меняется мнение после последнего слова штата. Затянувшиеся переговоры в комнате жюри — благоприятный для обвиняемой знак; как минимум, это свидетельство тупика, в который зашел процесс. Билл приободрился. Время шло, и он даже начал понемногу улыбаться.

Заключительные слова защитника и прокурора после краткого выдвижения возражений защиты против обвинения прошли быстро. Билл выступал первым. Он направил главный удар на самого Поллинджера. По его утверждению, защите не только удалось обоснованно опровергнуть все обвинения штата, но и выявить преступную халатность Поллинджера при исполнении своей прямой обязанности обвинителя. Поллинджер, говорил он, скрыл от суда важное свидетельство — показания Андреа Гимбол о ее посещении места преступления. Долг общественного обвинителя, указал он, не в сокрытии, не в утаивании фактов, а в тщательном поиске истины. Поллинджер намеренно игнорировал еще два исключительно важных факта, которые вообще не всплыли бы во время процесса, если бы не бдительность свидетелей защиты, — обгоревшие спички и жженую пробку. Они не были объяснены штатом, а посему не были и увязаны с обвиняемой. Кроме того, обвинению не удалось доказать, что вуаль принадлежит обвиняемой, не удалось также установить источник ее происхождения.

В заключение Билл в общих чертах изложил гипотезу защиты. Люси Уилсон, объяснял он, была умышленно подставлена в качестве убийцы собственного мужа. Представители высшего класса, гремел Билл, выбрали жертву из класса неимущих и беззащитных — женщину, которая ничего не имела от Гимбола, кроме любви. Да, кто-то решил принести ее в жертву. В поддержку этой гипотезы он сослался на показания федерального эксперта по металлам, который обоснованно показал, что фигурка на радиаторе «форда» не могла поломаться сама собой. Кто-то, в таком случае, сломал ее. Но если кто-то применил силу, чтобы сломать ее, он сделал это с единственной целью — навести следствие на владельца машины, которой принадлежала эта фигурка, то есть на Люси Уилсон.

Исходя из этого, развивал свою мысль Билл, основываясь на результате горячих споров с Эллери предыдущей ночью, уже и малому ребенку ничего не стоит восстановить весь дьявольский замысел подвести под подозрение несчастную женщину: убийца крадет машину Люси, останавливается на автозаправочной станции исключительно для того, чтобы привлечь к себе внимание, и чтобы машина и водитель в вуали зафиксировались в сознании хозяина бензоколонки.

— Это подтверждается тем фактом, — патетически провозгласил он, — что на самом деле бензин ей не был нужен, она могла проехать еще все шестьдесят, а то и восемьдесят миль на том бензине, что находился в баке!

Она вошла в хижину, продолжал он, увидела нож для разрезания бумаг с дарственной карточкой, убила Гимбола этим ножом и поехала в Филадельфию, где устроила автокатастрофу в таком месте, где разбитую машину легко могла бы обнаружить полиция, что и произошло на самом деле.

— Если бы обвиняемая, моя сестра, — витийствовал Билл, — была преступницей, зачем ей надо было надевать вуаль? Она знала бы, что хижина находится в совершенно уединенном месте и никакой опасности, что ее кто-нибудь увидит, кроме жертвы, нет, а жертва будет молчать. А вот истинный убийца имел все основания скрыться за вуалью, если хотел подставить Люси! Если бы лицо убийцы было открыто, весь план навести тень на плетень и подставить мою сестру провалился бы. И далее, если Люси была той самой женщиной, то зачем ей было оставлять вуаль в машине? Чтобы ее легко обнаружили? У истинной же преступницы были на то все основания, если она замыслила представить убийцей Люси.