Дэн Марлоу - Имя игры - смерть

— Встать, черт тебя побери! — рявкнул Эдвардс.

Он снова выставил большой палец и медленно приблизил его ко мне, ожидая, что я попытаюсь уклониться. Я сжал зубы и сидел, не двигаясь, Оп ткнул меня в ребра. Еще раз. Еще раз. Каждый удар казался прикосновением раскаленной докрасна кочерги.

Наконец, я понял, что он не собирается прекращать своей жестокой игры. Тогда я протянул назад правую руку и взял один из моих ботинков за носок. Когда сержант Эдвардс снова попытался ткнуть меня в ребра, я привстал с койки и изо всех сил ударил его по переносице каблуком ботинка. Он отшатнулся назад, из носа брызнула кровь. Если бы полицейские, стоящие сзади, не подхватили его, Эдвардс вылетел бы из камеры.

Он бросился на меня, как раненый бизон. Его вес и физическая сила сразу сломили мое сопротивление, и я упал на пол. Но тут же вскочил и ударил его в живот руками, сжатыми вместе.

Камера превратилась в настоящий ад. Все орали и были меня. Кровь застилала мне глаза. Я дважды поднимался, и меня дважды сбивали с ног. Мне кажется, дважды. Я почти ничего не видел, иначе изловчился бы и ударил головой в морду Эдвардса.

Через некоторое время у меня уже не было сил, чтобы встать.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем я услышал голос своего отца. Интересно, как он попал сюда, подумал я. Его голос был разъяренным.

— …заплатит за это зверское избиение! — кричал он. — И если виноватым окажешься ты, Джон, тем хуже для тебя!

Я осторожно приоткрыл глаза. Видел я только левым глазом. Я лежал на кровати, покрытой белой простыней. У моих ног стояли мой отец и Джон Муллен, начальник полиции, и кричали друг на друга.

— Успокойся, Генри, — говорил начальник полиции. Он жил рядом с нами, на противоположной стороне улицы. Совсем недавно его младшая дочь и я вместе ходили на танцы. — Я разберусь в том, что произошло.

— Еще бы! Тебе придется в этом разобраться! Ярость моего отца не утихала. — И я требую, чтобы моего сына немедленно доставили в больницу.

— Доктор Эверхард сказал, что можно обойтись и без больницы, Генри.

— Не делай из меня дурака, Джон! Я требую, чтобы его немедленно отправили в больницу1 И не думай, что тебе удастся помешать, потому что ты попал в идиотское положение и не знаешь, как из него выбраться!

— Я ведь сказал, что лично расследую это происшествие! — В голосе Муллена прозвучала сталь. Он уже тоже кричал, как и мой отец. — Не исключено, что мальчик тоже виноват.

— Что? Мальчик тоже виноват? Боже мой, Джон, ты сошел с ума! Да если бы он даже поджег детский дом, разве имеют право твои люди так избивать его? Я слышал про этого Эдвардса. Бандит в полицейском мундире. Позор для полиции нашего…

Начальник полиции увидел, что я приоткрыл левый глаз, и быстро подошел к изголовью кровати.

— Что случилось, сынок? — спросил он тихим голосом. Отец подошел к нему, и теперь они стояли рядом, выжидательно глядя на меня.

Мне пришлось напрячься, прежде чем я смог заговорить.

— Я… я упал с лестницы, — произнес я наконец.

— Упал с лестницы? — переспросил отец, не веря своим ушам. — Упал с лестницы? — Он уставился на меня, потом на начальника полиции. — Я знаю, Джон, твои штурмовики запугали его. Предупреждаю тебя…

— Успокойся, Генри. — В голосе полицейского прозвучала предупредительная нота. Умные, проницательные глаза старого полицейского смотрели на меня. Не забудь, что мы вошли в эту комнату одновременно. Не говори мне больше о «запугивании». — Он не сводил с меня задумчивого взгляда. — Мы еще поговорим с тобой, но попозже.

— Нет, мы будем говорить с ним прямо сейчас, черт побери!

Но Муллену удалось, наконец увести моего отца.

Я так и не сказал им правды. Не знаю, что рассказал им Эдвардс, да и, откровенно говоря, мне это было безразлично. Думаю, что мой отец сначала боялся, что жестокое избиение повредило мне мозги. День за днем Муллен приходил к нам и терпеливо расспрашивал меня. Через несколько дней я перестал отвечать на его вопросы. В конце концов, и он перестал приходить.

Я пропустил три недели занятий и пришел в школу, лишь, когда лицо мое вновь стало похожим на человеческое. У меня было сломано три пальца на левой руке, с ног до головы я был покрыт синяками и кровоподтеками до такой степени, что напоминал леопарда. Во время драки я даже не заметил, как мне сломали пальцы. Кто-то, видимо, наступил на них.

Никто в школе — и за ее пределами — не знал, что на самом деле случилось. Я не рассказывал никому о происшедшем, и полиция тоже считала, что говорить об этом не стоит. Без особого труда я узнал, что двух других полицейских, которые были в камере вместе с Эдвардсом, звали Гленн Смит и Уолтер Каммингс.

Я начал пропускать уроки, затем целые дни школьных занятий. По ночам я проводил больше времени на улице, чем дома. В течение трех четвертей я был лучшим учеником в школе, но однажды меня вызвали к директору и предупредили, что если я буду продолжать пропускать занятия, то могу вовсе не окончить школу. Мне было наплевать на их предупреждения. Вряд ли они могли исключить меня так быстро после почти целого года отличных оценок, но это все мало интересовало меня. Я был занят.

Справиться с Гленном Смитом оказалось проще простого. Он каждый вечер напивался, и, наблюдая за ним, я убедился, что вечера он проходит в таверне «Попугай». Иногда он шел туда сразу после смены, даже не снимая мундира.

Однажды поздно вечером он возвращался домой по темному переулку, едва держась на ногах. Я набросился на него сзади и обработал как надо, а в заключение сломал ему пинками несколько ребер и оставил в переулке ползать, как жука с оторванными крыльями. Он так и не рассмотрел, кто бил его. В переулке было темно. По дороге домой у меня было отличное настроение.

На следующее утро в школу пришел начальник полиции Муллен и вызвал меня с урока истории. Мы вышли из школы и сели в его автомобиль. Он долго говорил со мной, хотя, признаться, разговор был несколько бестолковым. Он ни в чем не обвинял меня, да и не мог сделать этого, потому что Гленн Смит не мог рассмотреть меня в темноте.

Муллен говорил об идиотизме людей, пытающихся встать выше закона и самостоятельно расквитаться за причиненное им зло. Он рассуждал, как болван. Я встал выше закона, расквитался за причиненное мне зло и не чувствовал себя идиотом, даже наоборот. Когда начальник полиции увидел улыбку на моем лице, он замолчал и открыл дверцу машины. Я пошел обратно в школу на урок истории.

С Уолтером Каммингсом пришлось труднее. Прошло больше месяца, прежде чем я узнал о том, что два раза в неделю он навещает одну замужнюю женщину, дом которой находится в миле от города. Точно рассчитав время его визитов, я спрятался у задней двери ее дома и, когда он выходил, ловко надел на него мокрый мешок из-под картошки. Беспомощный в мешке, он не мог сопротивляться.