Элизабет Джордж - Школа ужасов

Теперь ее слух уловил еще один звук, она не расслышала его, когда только вошла в дом. Монотонно сигналил телевизор: его не выключили на ночь, а канал уже прекратил работу. Барбара заглянула в гостиную.

– Мама! – сердито воскликнула она. – Почему папа до сих пор не в постели? Он так и уснул перед телевизором? Господи, ты же знаешь, ему надо нормально отдохнуть. Не может же он спать в кресле, ты же знаешь, мама!

Мать умоляющим жестом вцепилась ей в локоть:

– Мы так и не поедем, лапонька? Мне так нравятся ламы.

Барбара оттолкнула ее руку, пробурчала что-то нелюбезное и прошла в гостиную. Отец сидел в кресле. Свет погашен.

Прежде всего Барбара выключила телевизор, затем потянулась к стоявшему возле отцовского кресла торшеру. Она едва не коснулась рукой его головы и только тут поняла, что неладно в этой комнате, в этом доме. Войдя в дом, она слышала нелепый напев матери, она слышала гудение забытого телевизора, но не было того звука, к которому она привыкла за годы болезни, не было слышно натужного дыхания отца – ни с порога, ни с лестницы, ни теперь, когда она стояла вплотную к его креслу.

– Господи! Господи! – Дрожащими руками Барбара нащупала выключатель.

Он умер давно, посреди дня, тело было совсем холодным, началось окоченение. И тем не менее Барбара попыталась подать кислород давно остановившимся легким, возилась с кнопками, бормоча про себя молитву.

Снять его с кресла. Уложить на пол.

Нехитрая мелодия из двух нот приближалась к комнате. Мать вошла и забормотала бессмысленно:

– Я приносила ему суп, лапочка. Как ты мне велела. В полпервого. Но он даже не шелохнулся. Я покормила его с ложечки. Налила ему прямо в рот.

Барбара только теперь заметила на отцовской рубашке пятна от супа.

– Боже, боже, – прошептала она.

– Я не знала, что теперь делать. Сидела на лестнице и ждала. Ждала там, на лестнице. Я знала, ты придешь, милая моя. Я знала, ты позаботишься о папе. Только вот… – Миссис Хейверс в растерянности перевела взгляд с дочери на мужа. – Только вот он не хочет есть суп. Не стал глотать. Я налила ему прямо в рот. И подержала, чтобы он не выплюнул. Я сказала: «Надо кушать, Джимми», а он мне ничего не ответил. И я…

– Он умер, мама. Папа умер.

– Я не стала мешать ему. Пусть спит. Ему ведь нужен отдых, да? Ты сама так сказала. Я сидела на лестнице. Я подумала: моя лапонька придет и все устроит. Я ждала на лестнице.

– С тех самых пор? С половины первого?

– Я все сделала правильно, верно, лапонька? Я ждала на лестнице.

Барбара словно со стороны видела морщины на лице матери, вытянутую, тощую шею, отсутствующее выражение лица, неприбранные волосы. Не было у нее слов, чтобы оплакать смерть отца, только одно и осталось повторять: «Боже, боже, более». Все ее чувства слились в этой беззвучной молитве. Отчаяние. Пустота.

– Не придется нам поехать в тот зоопарк, лапонька, – вздохнула мать. – Так мы и не увидим лам.

Звонок телефона разбудил Дебору. Он прозвенел только один раз, и где-то в доме поспешно сняли трубку. Дебора привычным жестом протянула руку, но рядом с ней в постели никого не было. Посмотрела на часы. Двадцать минут четвертого.

Она сегодня лежала без сна. Примерно через полчаса Саймон вернулся. Она ждала в темноте, ждала, что он придет к ней, и в конце концов провалилась в тревожный сон. А он так и не пришел в постель. Если он и лег спать, то в другой комнате. Так было и прошлой ночью: Саймон работал допоздна в лаборатории и лег спать в комнате для гостей якобы потому, что не хотел будить Дебору.

Две ночи подряд она оставалась одна в постели. Ей казалось, что она съеживается, превращается во что-то маленькое, незначительное. Совсем одна. Дебора попыталась утешить себя мыслью, что так им обоим легче, но чувствовала лишь безысходность. А что, если воспользоваться как предлогом разбудившим ее ночным звонком?

На ходу, уже покидая комнату, Дебора подхватила и поспешно надела халат. В ночной тишине она отчетливо различала негромкий голос мужа наверху. Она начала подниматься по лестнице.

Пока она дошла до лаборатории, Сент-Джеймс уже закончил телефонный разговор. Остановившись в дверном проеме, Дебора произнесла его имя, и муж удивленно вскинул голову.

– Меня разбудил телефон, – пояснила она. – Что-нибудь случилось? Что-то плохое? – Она быстро перебирала в уме всех его родных, все мыслимые несчастья. Однако Саймон казался привычно подавленным, а не потрясенным дурной вестью.

– Это Томми, – ответил он. – Умер отец Барбары Хейверс.

Ее лицо затуманилось.

– Жалко ее, Саймон! – Дебора прошла в комнату, подошла вплотную к мужу, работавшему за столом.

Саймон разложил на столе полицейский отчет, готовясь к экспертизе, которая либо подтвердит, либо опровергнет предварительные выводы. На это потребуется несколько недель. Нет никакой необходимости приниматься за подобный труд сегодня ночью.

Он уходит в работу, оглушает себя работой, лишь бы не общаться с женой. Она сама хотела этого, она надеялась, она упорно цеплялась за мысль, что работа, карьера полностью поглотит Саймона, и он позволит ей жить собственной жизнью, отгородиться от него, и им никогда не придется вести откровенный разговор, ей не придется брать на себя вину за то несчастье, в которое она ввергла их обоих. Да, на это она рассчитывала, а теперь, когда Саймон начал поступать в полном соответствии с ее планами, она не может больше вынести это. Она видела, как изменилось лицо Саймона, когда он разглядел фотографию Томми у нее в руках. С тех пор миновало две ночи – две ночи одиночества. Дебора подбирала слова, чтобы начать разговор. Чужое горе могло послужить завязкой беседы.

– Как жаль! Что мы можем сделать для нее?

– В данный момент – ничего. Томми еще позвонит. Барбара всегда предпочитала держать свою частную жизнь при себе. Не думаю, что она позволит нам вмешиваться.

– Да, конечно. – Дебора без особой надобности перелистала страницы отчета (какие-то проблемы токсикологии, она ничего в этом не смыслила). – Ты давно вернулся домой? Я спала, не слышала, как ты вошел. – Обиходная, почти бессознательная ложь. К грузу, отягощающему ее совесть, она ничего не добавит.

– Два часа назад.

– А!

Больше вроде говорить не о чем. Беспредметно-вежливый разговор непросто поддерживать и в дневные часы, а посреди ночи, когда усталость подрывает выработанные навыки общения– обмен банальностями, блестящие доспехи, скрывающие тайную рану, – такую беседу вести и вовсе не возможно. И все нее Дебора не хотела уходить из комнаты. Она хорошо знала, какое чувство не позволяет ей уйти: два дня назад по лицу Саймона она догадалась о мыслях, зародившихся в его душе. Она обязана рассеять это подозрение, обязана вернуть возлюбленному его цельность, его самоуважение. Сумеет ли она? Куда легче было бы и дальше брести наугад, положиться на судьбу – авось как-нибудь они бы миновали трудные времена и вновь обрели друг друга, без лишних душевных усилий, без драм. Но сейчас она видела, что у нее нет оснований рассчитывать на благополучный исход и все попытки обойти откровенный разговор были трусостью. Но как подобрать слова, с чего начать объяснение?