Элизабет Джордж - Школа ужасов

Хейверс, пристроившаяся в глубине часовни, извлекла из кармана зеленой шерстяной куртки блокнот и предупредительно раскрыла его, улыбаясь неискренней и не скрывавшей своей неискренности улыбкой.

Локвуд предпочел обращаться к Линли.

– Такая скверная история, – печально проговорил он. – Не могу передать, какое для меня облегчение, что за дело взялся Скотленд-Ярд. Разумеется, вам понадобится поговорить с наставниками мальчика, и еще раз с Джоном Корнтелом, с Коуфри Питтом, тренером третьего класса по футболу, вероятно, также с больничной медсестрой Джудит Лафленд, с учениками – в первую очередь, полагаю, с Гарри Морантом. Это он приглашал к себе Маттью на выходные. Думаю, Морант был наиболее близок с ним. Насколько мне известно, они дружили.

– Я бы хотел начать с осмотра дортуара, – ответил Линли.

Локвуд поправил высокий воротник, подпиравший шею и отчасти скрывавший сыпь, проступившую на коже после бритья.

– Посмотреть его комнату? Что ж, это разумно.

– Алан? – неуверенным голосом позвала его какая-то женщина, не переступая порога часовни. – Служба заканчивается. Ты не…

Локвуд коротко извинился и поспешил в основную часть храма. Минуту спустя полицейские услышали его голос – он звучал механически, хотя директор не прибегал к помощи микрофона. Локвуд велел ученикам расходиться по классам. Мальчики и девочки разбрелись, довольно громко шурша и шаркая, но почти не разговаривая.

Локвуд вернулся в сопровождении женщины, одетой в скромный деловой костюм– блузка, жакет. Чистенькая, приятная на вид, с аккуратно уложенными седыми или, скорее, стального цвета волосами.

– Моя жена Кэтлин. – Локвуд снял с плеча жены приставшую ниточку и, не давая ей возможности познакомиться с гостями, быстро продолжал, демонстративно поглядывая на часы: – Через четверть часа у меня назначена встреча с родителями. Кэтлин проводит вас к Чазу Квилтеру, старшему префекту школы. Сын сэра Фрэнсиса Квилтера– вы, конечно, слышали это имя.

– Увы, нет.

Кэтлин Локвуд ответила ему милой, но усталой улыбкой– казалось, на это движение лицевых мускулов ушли все ее силы.

– Доктор Квилтер, специалист по пластической хирургии, – пояснила она. – Работает в Лондоне.

– А! – Конечно, приемная на Харли-стрит и десятки светских женщин, доверивших свои тайны его скальпелю.

– Да, – неизвестно с чем согласился Алан Локвуд. – Я договорился с Чазом. Он посвятит вам столько времени, сколько вам понадобится. Сейчас Кэтлин проводит вас к нему. Он только что вышел в ризницу вместе с хором. После того, как он покажет вам школу, вероятно, мы с вами – и с сержантом, разумеется, – сможем побеседовать. Попозже днем.

Пока Линли не видел необходимости тягаться с директором. Если этот человек тешится иллюзией, будто следствие находится у него под контролем, Линли не собирался лишать его столь приятной фантазии.

– Прекрасно, – отозвался он. – Вы нам очень помогли.

– Делаем, что можем. – Локвуд на миг удостоил своим вниманием супругу. – Кейт, займись сегодня закусками. Проверь, чтобы на этот раз нам подали что-нибудь получше, чем тогда, хорошо? – Локвуд приподнял руку, то ли прощаясь с присутствующими, то ли напутствуя их, и быстро скрылся.

– Я так и не смогла поговорить вчера с родителями бедного мальчика, – пробормотала Кэтлин, в отсутствие мужа обретшая, наконец, дар речи. – Когда они приехали, мы еще думали, что Мэттью сбежал из школы, а потом они уехали, и тут-то и выяснилось, что его тело уже нашли… – Она опустила взгляд, рассеянно провела костяшками пальцев по подбородку. – Давайте я провожу вас к Чазу. Идите сюда, пожалуйста. Мы пройдем через часовню.

Она повела их в центральную часть храма, где достигала кульминации небесная красота всего ансамбля. Длинная сторона здания тянулась с севера на юг, а окна выходили на восток. Лучи утреннего солнца, проходя через средневековые витражи, ложились цветными лужицами света на скамьи и истоптанный тысячами подошв каменный пол. До уровня окна по стенам поднимались темные, словно закопченные дымом панели, над окнами и на своде потолка переплетались тщательно отделанные розетки. Во время службы горело множество свечей, теперь они погасли, но воздух по-прежнему был насыщен их густым ароматом, смешивавшимся с запахом множества цветов. Большие вазы стояли вдоль всего прохода.

Кэтлин Локвуд подошла к алтарю. Мраморный заалтарный экран, барельефный триптих, изображал с одной стороны Авраама, остановленного ангелом в тот момент, когда из послушания Богу он готов был принести в жертву Исаака, с другой – гневного архангела, изгоняющего из рая Адама и Еву, а посреди Мария рыдала у ног распятого Христа. На алтаре также громоздились цветы и шесть больших свечей, окружавших распятие. Все это выглядело избыточным, казалось несколько безвкусной демонстрацией религиозного усердия.

– Я сама расставляю цветы, – сообщила Кэтлин. – У нас есть собственная оранжерея, так что на алтаре круглый год стоят цветы.

Так ли уж это хорошо?

Из часовни дверь открывалась в ризницу. Там еще толпились певчие, примерно сорок мальчишек, торопившихся избавиться от стихарей и подрясников и развесить их на пронумерованных крючках.

Никто из учеников не выказал удивления, когда Линли и Хейверс вошли в помещение в сопровождении миссис Локвуд. Они продолжали болтать и шуметь, как это свойственно счастливой, довольной собой молодежи, и, не обращая на вошедших внимания, занимались своим делом. Только один из них, видимо, насторожился при виде вновь прибывших, и чей-то голос окликнул предостерегающе :

– Чаз!

Болтовня прекратилась. Ребята исподтишка бросали взгляды друг на друга. Линли отметил, что тут представлены все возрасты, от двенадцатилетних третьеклассников до выпускников, отпраздновавших или вот-вот собиравшихся отпраздновать свое восемнадцатилетие. Ни одной девочки, и учителей тоже не видно.

– Чаз Квилтер! – позвала Кэтлин, оглядываясь.

– Я здесь, миссис Локвуд.

Поразительно красивый юноша шагнул им навстречу.

При виде этого лица Линли подумал, что родители могли бы подобрать сыну и более романтическое имя, нежели Чаз. На ум сразу же приходили имена «Рафаэль», «Габриэль», а если полностью поддаться этому впечатлению, то и «Микеланджело», ибо Чаз Квилтер выглядел точь-в-точь словно юный ангел.

Почти все в его внешности излучало неземное совершенство. Коротко подстриженные светлые волосы ложились вокруг головы завитками, напоминавшими кудри херувимов на картинах эпохи Возрождения, но черты его лица отнюдь не страдали тем досадным безволием и отсутствием индивидуальности, которое присуще ангельским созданиям живописи шестнадцатого века – напротив, они казались скорее скульптурными, настолько точной и смелой была лепка широкого лба, высоких скул, тонко очерченного носа, квадратного подбородка. Прекрасный цвет лица, легкий румянец на щеках. Юноша ростом более шести футов сочетал мускулы атлета с изяществом танцора. Единственным признаком человеческого несовершенства казались очки. В этот момент они как раз съехали на кончик носа, и Чаз Квилтер костяшками пальцев подтолкнул их повыше.