Эллери Квин - Игрок на другой стороне

— Может быть, мистер Йорк, — спросил Том Арчер после небольшой паузы, — вы не хотите говорить об этом?

Йорк вздрогнул:

— Прошу прощения?

Когда Арчер повторил вопрос, он ответил:

— Напротив, Арчер, очень хочу, а теперь, пожалуй, и могу. Я полностью доверяю вам после… Ну, вы знаете, что я имею в виду.

— Пожалуй, сэр.

— Короче говоря, мой кузен просил у меня денег. Даже не просил, а требовал. Я отказал. Отказ в займе кровному родственнику, который вскоре должен унаследовать несколько миллионов долларов, может показаться вам очень странным, Арчер, но я чувствовал, что должен так поступить. Это вопрос принципа. Мое отвращение к мотовству и распутному поведению Персивала было вторичным. Видите ли, — продолжал Роберт Йорк, говоря чуть более быстро, — я всегда считал своим долгом следовать духу и букве завещания Натаниэла Йорка-старшего и в какой-то мере взял на себя бремя следить, чтобы мои кузены поступали так же. Получение наследства, оставленного нам дядей Натаниэлом, зависело от нашего проживания в четырех замках определенное количество лет, и я, вспоминая безупречную жизнь дяди и его гордость семейными традициями, воспринимал это как нечто значительно большее, чем вопрос места жительства. Как я часто повторял Персивалу — в последний раз совсем недавно, — Йорк, живущий в доме Йорка в Йорк-Сквере, принимает на себя моральные, а может, и юридические обязательства вести честную и достойную жизнь. Я зашел так далеко, что заявил Персивалу о своем намерении обратиться в суд и потребовать, чтобы его лишили доли наследства дяди Натаниэла вследствие недостойного поведения.

— И что же на это ответил мистер Персивал? — спросил Арчер, хотя по данному поводу не питал особых сомнений.

— Много неприятных вещей в весьма неприятных выражениях, — нехотя сообщил Роберт Йорк. — При этом он рассмеялся мне в лицо. Полагаю, он был прав относительно юридического аспекта дела — возможно, это усилило мою решимость отказать ему в займе. — Признание явно стоило ему немало. Взяв очередную салфетку, Йорк вытер лоб. — Зная Персивала, — продолжал он более четким и ясным голосом, — я уверен, что мог бы и теперь избавиться от возникшей между нами холодности, одолжив ему деньги. Но если бы я поступил так, Арчер, Персивал воспринял бы это как проявление слабости, и мне уже никогда не удалось бы отделаться от его требований. А теперь я чувствую себя свободным. Хотя… э-э-э… термины, в которых я выразил свой отказ, огорчают меня до сих пор, в них есть одно достоинство: я уверен, что больше он не попросит денег.

— Откровенно говоря, — заметил Арчер, — мне кажется, что цель полностью оправдывает средства. Я знаю, как вы опасаетесь быть несправедливым к кому бы то ни было, но это не было несправедливостью, мистер Йорк — вы сделали добро мистеру Персивалю, отказав ему.

— Вы так полагаете, Арчер? В самом деле? Должен вам сказать, что я очень рад это слышать. Ну, тогда…

— Займемся почтой, сэр?

— Да, конечно.

И Роберт Йорк с самым веселым выражением, какое только могло появиться на его лице, достойном Музея мадам Тюссо, [9] Музей мадам Тюссо — музей восковых фигур в Лондоне. подобрал верхний конверт из небольшой кучки писем, взял пластмассовый нож, который держал наготове Том Арчер, вскрыл конверт, вернул нож Арчеру и извлек странной формы карточку с отпечатанной на ней буквой «J».

— Вы думаете, — проворчала Эмили Йорк, — он может на сей раз отказаться от своего дурацкого вечернего сна?

— Он человек, придерживающийся своих привычек, — успокаивающе промолвила Энн Дру.

— Я вполне его одобряю, так как высоко ценю следование правилам внутреннего распорядка. Однако бывают времена. — Последнее предложение она произнесла как законченную фразу.

Энн поднялась.

— Простите, мисс Йорк, я поднимусь за мисс Майрой.

— Я не располагаю неограниченным временем, как кое-кто из здесь живущих, — заметила Эмили, бросив взгляд на никелированные наручные часы. — В половине девятого я должна быть на конференции…

— Уверена, что это не займет много времени, — сказала Энн, подойдя к двери.

— …Лиги незамужних матерей, — закончила Эмили, очевидно не сомневаясь, что это название без всяких уточнений свидетельствует о важности и неотложности мероприятия.

Энн Дру повернулась, чтобы выйти, и Эмили Йорк не смогла увидеть, улыбается она или нет.

Вскоре позвонили в дверь. Эмили вскочила, сразу же вычислив, что ее кузина Майра и Энн Дру еще находятся наверху, а значит, у нее есть возможность снова попытаться осуществить то, что слабохарактерные люди сочли бы вне пределов достижимого. Подойдя к парадной двери, она распахнула ее.

— Добрый вечер, Персивал. — Эмили оказалась права.

Персивал Йорк продемонстрировал зубы в улыбке и прошел мимо нее в гостиную. Бросив дорогую шляпу на комод, он опустился в широкое кресло, откинулся на спинку и устремил взгляд на противоположную стену, вернее, на то, что ее прикрывало: этажерку с индийскими безделушками, сверкающими перламутром, полинявшую репродукцию «Мальчика в голубом» Гейнсборо, [10] Гейнсборо Томас (1727–1788) — английский художник. имитацию арабского молитвенного коврика, изготовленную в Олбани, штат Нью-Йорк, черное лакированное кашпо, в котором росла Euphorbia splendens, именуемая также терновым венцом, или какое-то другое, столь же непривлекательное колючее растение, и, наконец, стоящий в углу массивный безобразный пьедестал под красное дерево, на котором покоилась мраморная голова улыбающейся девушки.

— Это место, — заметил Персивал Йорк, — всегда напоминает мне роман Диккенса.

Эмили, чопорно восседающая на стуле с прямой спинкой как бы в противовес расхлябанности кузена, наклонилась вперед, готовая поощрить начатый ее никчемным родственником разговор на литературную тему.

— В самом деле? Очень интересно, Персивал! Какой же именно роман ты имеешь в виду?

— «Лавку древностей», — ответил Персивал, и литературный диспут тотчас же выдохся. — Я хотел бы, чтобы наши идиотские заседания проходили где-нибудь в другом месте.

— Ты же прекрасно знаешь, как смущается бедняжка Майра, когда ей приходится куда-то выходить, — холодно напомнила Эмили.

— Ничуть не больше, чем когда она сидит дома. У меня, — добавил Персивал, очевидно не столько выражая свое желание, сколько стремясь держаться оскорбительно, — мы, по крайней мере, могли бы выпить.

Эмили приготовилась к спору, который, как она знала, будет тщетным.

— Если меня не обманывает мой нос… — начала она, но не договорила и пожала плечами, решив отложить дискуссию до более благоприятного момента. — Вот и Майра.