Эллери Квин - Транедия Зет

— Хм! — Глаза Клея блеснули. — Я не думал об этом с такой точки зрения. Возможно, инспектор, вы правы. Ладно, рискну. Сейчас позвоню ему и скажу, что передумал.

Я подавила импульс протеста. Какой от этого был бы толк? Тем не менее я покачала в темноте головой. Затея отца не вызывала у меня особого оптимизма. Мне казалось, что проницательный доктор с маленькой бородкой и большими амбициями уже давно разгадал намерения отца, подозревал, что он роется в документах и бухгалтерских отчетах компании Клея, и предложил партнеру баллотироваться в сенаторы, зная, что тот откажется и что отец убедит его согласиться. Я знала от отца, что почти сразу после нашего появления на сцене острый запах мошенничества в связи с деятельностью Фосетта в компании исчез. Джентльмен счел за благо притаиться. Предлагая Илайхью Клею стать кандидатом от своей шайки, он тем самым марал его доброе имя, а потом, возможно, даже попытался бы вовлечь его в какую-нибудь аферу, вынудив таким образом помалкивать о своем партнере.

Но это были всего лишь мои подозрения. Отцу было виднее, и я решила промолчать.

— Это очередной грязный трюк Фосетта! — бушевал Джереми, когда его отец поднялся, чтобы идти в дом. — Инспектор, вы дали дурной совет.

— Джереми, — с укором произнес Илайхью Клей.

— Прости, папа, но я не стану молчать. Если ты согласишься на эту сделку, то перепачкаешься с головы до ног.

— Почему бы не предоставить решение мне?

— Ладно. — Джереми вскочил на ноги. — Это твои похороны, папа, но не говори, что я тебя не предупреждал.

Мрачно пожелав нам доброй ночи, он скрылся в доме.

Следующим утром за завтраком я обнаружила на своей тарелке записку. Джереми сообщал, что отправляется в каменоломни, так как «отец теперь будет слишком занят политикой».

Бедный Джереми вернулся к обеду молчаливым и угрюмым. В течение многих дней он составлял скверную компанию для молодой женщины, нуждающейся в ободрении и теряющей свежий цвет лица, исчезновение которого поэты называли символом смерти юности.

Я даже стала поглядывать в зеркало в поисках седых волос и, когда обнаружила один, казавшийся побелевшим, бросилась на кровать, желая, чтобы я никогда не слышала об Аароне Доу, Джереми, Лидсе и Соединенных Штатах Америки.

Один из первых результатов процесса и осуждения Аарона Доу был весьма чувствительным. Мы поддерживали постоянную связь с Кармайклом, и он смог предоставить нам ценную информацию о докторе Фосетте. Но то ли федеральный агент где-то пересолил, то ли острый взгляд Айры Фосетта проник сквозь его маскировку, а может, его показания на процессе вызвали подозрения работодателя — в любом случае Кармайкла внезапно уволили. Доктор Фосетт не дал никаких объяснений, и однажды утром безутешный Кармайкл появился в доме Клеев с чемоданом в руке, сообщив, что уезжает в Вашингтон.

— Работа сделана лишь наполовину, — жаловался он. — Еще несколько недель — и у меня были бы улики против всей шайки. А теперь мне придется строить дело на документальных доказательствах, которых пока недостаточно. Но у меня имеются отчеты о банковских вкладах, фотокопии погашенных чеков и длинный список подставных вкладчиков.

После отъезда Кармайкла, обещавшего, что, как только он сможет представить шефу в Вашингтоне результаты своей работы, федеральное правительство примет юридические меры для наказания группировки политиканов в округе Тилден, мы с отцом почувствовали, что доктор Фосетт перехитрил нас. Удаление нашего шпиона из вражеской крепости лишало нас единственного источника информации.

Покуда я размышляла над плачевным состоянием дел, отец ворчал, Илайхью Клей был занят объявлением и продвижением своей кандидатуры, а Джереми таскал взрывчатку в отцовских каменоломнях с нарочитым пренебрежением к жизни и смерти, меня осенило вдохновение. С потерей Кармайкла кто-то должен занять его место. Почему бы не я?

Чем больше я думала об этом, тем сильнее привлекала меня эта идея. Я была уверена, что доктор Фосетт подозревает о подлинной миссии отца в Лидсе, но, учитывая его слабость к женскому полу и мою невинную внешность, не сомневалась, что он попадется на мою приманку, как многие негодяи попадались на аналогичные приманки в прошлом.

Поэтому, без ведома отца, я приступила к обработке бородатого джентльмена. Первым моим шагом была «случайная» встреча.

— Мисс Тамм! — воскликнул доктор Фосетт, окидывая меня взглядом знатока — я оделась соответственным образом, подчеркнув наиболее выигрышные детали. — Какой очаровательный сюрприз! Я собирался повидать вас.

— В самом деле?

— О, я знаю, что был невнимателен, — улыбнулся он, облизнув губы кончиком языка, — но сейчас я это компенсирую. Вы отправляетесь со мной на ленч.

— Вы ужасно настойчивы, не так ли? — кокетливо осведомилась я.

Глаза доктора блеснули, и он пригладил бородку.

— Более, чем вы можете вообразить, — отозвался он интимным полушепотом, после чего схватил меня за руку. — Мой автомобиль ждет нас.

Я покорно вздохнула, и доктор Фосетт усадил меня в свою машину. Мне показалось, что, садясь следом, он подмигнул шоферу Луису. Мы поехали в придорожный ресторан, где отец и я встречались с Кармайклом несколько недель тому назад. Метрдотель, узнав меня, усмехнулся и проводил нас в отдельный кабинет.

Если я предвидела необходимость защищать свою честь в стиле героинь викторианских романов, то была приятно разочарована. Доктор Фосетт оказался очаровательным кавалером, и мое мнение о нем значительно улучшилось. Полагаю, он видел во мне потенциальную добычу, но не хотел спугнуть ее излишней поспешностью. Доктор заказал изысканный ленч с превосходным вином, а потом отвез меня домой, не произнеся ни одного неподобающего слова.

Однажды вечером он позвонил мне и пригласил в театр — репертуарная труппа показывала в городе «Кандиду». Я видела эту пьесу Шоу полдюжины раз, — очевидно, каждый ухажер по обе стороны Атлантики считал ее подходящим прологом к affaire du coeur. [52] Роман (фр.). Тем не менее я проворковала:

— О, доктор, я никогда не видела «Кандиду» и очень хочу ее посмотреть. Я слышала, что она ужасно смелая!

Последнее было чепухой, так как по сравнению с продукцией современных драматургов пьеса выглядела мягкой, как весенний вечер. В трубке послышался смешок и обещание заехать за мной следующим вечером.

Спектакль был неплохим, а компаньон — безупречным. Мы сидели среди видных горожан Лидса с хитрыми глазами политиканов и их жен, сверкающих драгоценностями. Доктор Фосетт нависал надо мною, как тень, а потом предложил, чтобы «мы все» отправились к нему домой на коктейль. Я изобразила сомнение, но он рассмеялся и заверил меня, что у моего отца не возникло бы никаких возражений. Тогда я повиновалась, вздыхая, как глупая школьница, делающая что-то очень скверное.