Кейт Саммерскейл - Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

Энтузиазм, с каким миссис Дэлимор описывала во всех подробностях нижнее белье служанок, явно контрастировал с отвращением Фоли к тому же предмету. Он прямо заявил, что не хотел обсуждать эти детали с судьями просто потому, что ему «было неловко».

«Я лично ни секунды не держал в руках эту злополучную сорочку. Даже прикасаться не хотел, просто попросил убрать куда-нибудь эту грязную тряпку… Я счел, что выставлять ее напоказ было бы неуместно и неприлично. Мало ли заляпанного грязью и кровью белья мне приходилось видеть, вряд ли кто видел больше. Одним воскресным утром мне пришлось перевернуть в Бате белье на пятидесяти двух кроватях, и вы легко можете себе представить, чего и сколько я там насмотрелся… И все равно грязнее, чем это, белья я не видел».

Судьи пожурили суперинтенданта, однако же отпустили с миром, единодушно решив, что этот «серьезный умный» офицер совершил свой проступок вследствие того, что действовал, подчиняясь соображениям приличия и деликатности.

По указанию Генри Ладлоу секретарь суда зачитал письмо от Уичера. В нем говорилось, что «на протяжении двух недель он оказывал содействие местной полиции в расследовании убийства, ежедневно встречаясь с суперинтендантом Фоли и его помощниками. За все это время о сорочке никто даже не упомянул… Таким образом, если суд выражает неудовольствие тем, что от него утаили факт пропажи, спешу заверить, что я к этому никакого отношения не имею… Пусть все знают, что моей вины в том нет».

В книге Джозефа Степлтона приводится еще одно письмо Уичера. Из него следует, что сорочка и пропавшая ночная рубашка — это один и тот же предмет. «Когда стало известно о сокрытии ранее хранившегося „в страшной тайне“ из соображений приличия запачканного кровью белья, — пишет он, — я испытал большое удовлетворение, ибо сразу понял, что это и есть та самая одежда, которая была на убийце в момент совершения преступления… У меня нет ни малейших сомнений в том, что она была временно спрятана в бойлере, а полиция по какой-то необъяснимой небрежности не придала своей находке должного значения и позволила ей выскользнуть из рук. Ну а после того как необходимость в тайне отпала, все стало известно». Это дважды повторенное выражение весьма показательно. Ощущение такое, будто Уичер буквально нутром чует кровь и что решающая улика была у него почти в руках, однако ускользнула сквозь пальцы.

1861–1864

Дело об убийстве в доме на Роуд-Хилл постепенно сошло на нет. В начале 1861 года лорд — главный судья отверг предложение о новом расследовании обстоятельств убийства Сэвила Кента, мотивировавшееся тем, что коронер якобы не должным образом выполнил свою работу. В распоряжении полиции Бата оказалось несколько новых фактов, или, скорее, слухов, коим было уделено должное внимание в январских номерах газет. Речь шла о следах от резиновых калош, обнаруженных перед черной лестницей вскоре после убийства, и о паре пропавших чулок. Джозеф Степлтон утверждал, что в комоде под нижним пролетом черной лестницы нашлась пара влажных грязных носков. «Фрум таймс», в свою очередь, обнародовала чье-то показание, будто много лет назад Констанс Кент, в ту пору ученица школы мисс Даккер в Бате, «в отместку за нанесенную якобы обиду выбросила в уборную что-то принадлежавшее ее гувернантке». В той же школе, говорилось в другом издании, она пыталась устроить взрыв газа.

В письме, направленном 1 февраля одному из своих друзей в Швейцарии, Чарлз Диккенс развивает свою версию преступления: «Наверное, даже в Лозанне толкуют об убийстве в доме на Роуд-Хилл? Ни одна полиция в мире не убедит меня в ложности картины, постепенно сформировавшейся в моем сознании. Отец спит с няней. Они видят, как ребенок стоит у себя в кроватке и глазеет на них, явно собираясь „все рассказать маме“. Няня моментально выскакивает из постели и на глазах отца душит мальчика. Отец, чтобы не дать возникнуть подозрениям (каковых избежать так и не удалось), перерезает ему горло и выносит из дома, выбрасывает тело туда, где оно было впоследствии найдено. Либо по пути в полицейский участок, либо тогда, когда полицейские сидели запертыми в доме, он избавляется от ножа и всего остального. Представляется весьма вероятным, что истина так никогда и не будет установлена».

Быть может, как раз такую ситуацию описал в «Человеке толпы» (1850) Эдгар По: «Есть секреты, не подлежащие огласке… есть тайны, не поддающиеся раскрытию. Увы, порою совесть человеческая возлагает на себя бремя столь ужасное и тяжкое, что отделаться от него можно, лишь сбросив его в могилу».

Джозеф Степлтон собирал материал для своей книги в надежде реабилитировать Сэмюела. В феврале он направил письмо главному суперинтенданту батской полиции Уильяму Хьюзу с просьбой официально опровергнуть слухи, будто бы мистер Кент «донимает сексуальными домогательствами» своих служанок. В своем ответе от 4 марта Хьюз сообщает, что переговорил с более чем двадцатью местными жителями, «единодушно утверждающими, что для подобных слухов нет ни малейших оснований». На основании всего того, что ему удалось узнать по данному поводу, Хьюз с уверенностью заявляет, что отношение Сэмюела к служанкам как раз лишено малейшего оттенка фамильярности — напротив, «он третирует их с неподобающим высокомерием и отчужденностью».

Примерно в то же время Сэмюел направил министру внутренних дел прошение об отставке — на тот момент прошло более половины его отпуска. Он претендовал на пенсию, равную зарплате, — триста пятьдесят фунтов стерлингов. «В июне 1860 года, — писал Кент, — я пережил страшное несчастье — убили моего сына. Это несчастье не только омрачило и будет омрачать остаток моей жизни, но и благодаря извращенному представлению событий в прессе сделало меня объектом всеобщих нападок и клеветы… У меня большая семья и весьма скромные доходы, так что на официально полагающуюся мне пенсию прожить будет чрезвычайно трудно». Корнуолл Льюис заметил, что впервые сталкивается со столь удивительным обращением, и распорядился ответить адресату, что «его просьба не может быть удовлетворена». В газетах муссировался слух, будто в разговоре с кем-то из родственников Констанс призналась в убийстве Сэвила, но детективы, занимающиеся этим делом, сочли «нецелесообразным» начинать новое расследование.