Джон Карр - Дом, в котором живёт смерть

Пенни стиснула руки. Внезапно на ее черных ресницах, которые прелестно подчеркивали сероватую голубизну глаз, блеснули слезы. Ей пришлось сделать почти нечеловеческое усилие, чтобы сдержаться.

— Прошу прощения! — сказала Пенни, подаваясь назад. — Это мой такой же глупый способ показать, как я счастлива. Но я не должна плакать тебе в жилетку, не правда ли? А то те люди, что стоят за дверью, услышат меня и неправильно поймут.

— Вы, юная леди, совершенно непредсказуемы. Впрочем, не важно. Придерживайтесь какого-то настроения или меняйте его, плачьте, смейтесь, делайте все, что вам нравится. Меня устроит возможность просто снова быть с вами.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Ты же знаешь, что именно так я и думаю.

— Ну, я… я так надеялась. В конце концов, твоя жизнь стала успешной лишь твоими собственными усилиями. Ты выбрал тот путь, который хотел; тебя нельзя было сбить с толку или отвлечь никакими «здравыми» советами — и ты стал уважаемым автором, которым всегда хотел быть.

— Я не такой уж известный, Пенни. Но моя работа, во всяком случае, дает возможность зарабатывать на жизнь.

— Но разве работа сама по себе не приносит большого удовлетворения? Все твои книги были хороши, Джефф, а две или три из них просто очень хороши.

— Большей частью романтические глупости!

— А что плохого в романтических глупостях, если они хорошо написаны и вполне реалистичны? — Пенни подняла глаза. — Например, в «Гостинице семи мечей» я никогда не забуду тот бой на стенах у рва. А любовная сцена с леди Филидией в саду могла бы состояться в саду за Делис-Холл. Кстати, говоря о Делис-Холл…

Он не сказал ей, что образ леди Филидии Фалуорт был вдохновлен обликом Пенни Линн. Пенни подошла к иллюминатору, выходящему на палубу, и выглянула из него.

— Они ушли! — сообщила она, поворачиваясь. — И Серена, и Дэйв. Говоря о Делис-Холл, я не могу не испытывать подавленности или даже мрачности.

— Мрачности?

— Я боюсь, — призналась Пенни. — Меня беспокоит Серена, потому что она сама настолько расстроена, едва ли не до потери рассудка, что плохо понимает, где она находится и что делает.

— Что же так сильно ее расстроило?

— Пусть тебя не обманывает ее манера поведения. Она, как всегда, держится, словно на сцене. Но под ее светской сдержанностью все по-другому.

— Так все-таки что же беспокоит ее?

— Я не знаю, хотя могу предположить. Только, пожалуйста, пойми меня: она мне ни в чем не признавалась! Серена никому и ничего не расскажет из того, что в самом деле имеет к ней отношение, и, если даже она мне что-то рассказала бы, я не имела бы права даже упоминать… Но…

— Но что?

— Со мной она чуть более откровенна, чем с другими. Конечно, в делах, которые касаются ее лично, Серена настолько скрытна, что… Однако и она — и Дэйв тоже, в своей манере — не только скрытны в том, что касается их дел. Они в той же мере хранят загадочное молчание относительно того, что их вовсе не касается, а имеет отношение к некоему другому человеку.

— И кто же этот другой?

— Я.

Какое-то время Джефф прислушивался к шуму и суматохе на палубе, говорившем о близком отплытии. Издалека доносились отрывочные приказы, шипение и гул паровых двигателей, шлепанье по воде лопастей гребных колес — «Байу Куин» содрогнулась, дернулась и отошла от причала.

И когда под звуки мелодии «Мой старый дом в Кентукки», которую исполняла каллиопа, они снова двинулись вниз по течению, он рассказал Пенни о письмах Айры Рутледжа и Дэйва.

— Причина, по которой самый рассудительный из семейных адвокатов должен был связаться со мной, остается глубокой и необъяснимой тайной.

— В самом деле, странно, не правда ли? — наморщила лоб Пенни. — Ты слышал, Джефф, что они, скорее всего, возьмутся продавать Делис-Холл?

— Да, и это уже не тайна — они мне рассказывали. Самый вероятный покупатель — Эрл Джордж Мерриман из Сент-Луиса. Решение будет объявлено к 1 мая.

— Серене это не понравится; ей вообще все это не нравится. Но, по крайней мере, мы уже в пути. Сколько времени?

Джефф зашел в ванную, нашел свои часы и закрепил их на запястье.

— Начало двенадцатого, — сказал он. — Это имеет значение?

— Нет, не очень. Но мы не должны оставаться здесь, сплетничая. Разве не так? Нам стоит присоединиться к остальным, а то они станут думать, что я хочу монополизировать тебя.

— А вот я хочу монополизировать тебя, Пенни, — сказал Джефф, — и довольно скоро наступит день, когда мне придется сказать, как и насколько я хочу монополизировать тебя… Ты раньше плавала на этом пароходе?

— Никогда.

— Прежде чем мы присоединимся к остальным, не хочешь ли совершить экскурсию с гидом? По крайней мере, я смогу показать тебе то немногое, что успел узнать о своем временном плавучем жилище. Устраивает?

— Джефф, я с удовольствием. Только соберу свою сумочку, брошу ее в каюте Серены… и буду очень рада! А тебя это устроит?

— Это будет великолепно, моя маленькая Цирцея. Твое пребывание в чужой каюте было всего лишь ошибкой со стороны помощника эконома, а твой чемодан найден. Значит, двинулись, и через несколько секунд…

И вскоре вместе с Пенни, полной внимания к нему, они описали круг по прогулочной палубе («Там впереди — отсек офицеров; мы не должны там появляться»), спустились на пассажирскую палубу и заглянули в салон, ухитрившись не попасть на глаза чрезмерно любознательному мистеру Минночу. С палубы, у перил которой толпились пассажиры, Джефф завел Пенни внутрь и помог спуститься по величественной лестнице.

— Здесь я уже была, — сообщила ему Пенни. — Это зал «Плантация», где мы едим. А за этим залом, если пройти его, расположен салон «Старый Юг».

В «Старом Юге» стенные панели были окрашены в серый цвет конфедератов, над камином висел большой щит со звездами и скрещенными полосами, зал был уставлен мягкой мебелью, и по всей его длине тянулись круглые столики. В этом зале стоял сумрак, несмотря на яркое солнце за стенами салона. За одним из центральных столиков они нашли Серену, Дэйва и Чарльза Сейлора, причем двое последних были явно в возбужденном состоянии. Серена и Дэйв сидели; мистер Сейлор, оборвав речь на полуслове, стоял лицом к ним.

— Так мне продолжать? — спросил он.

— Мой дорогой друг, — подавив зевок, сказала Серена, — не могу представить, к чему еще я бы испытывала такое отсутствие интереса. Тем не менее, если это доставляет вам такое удовольствие…

— Я не сказал, что это доставляет мне удовольствие. Но ведь вас это не раздражает? Я хочу сказать, вы не считаете это смешным?

— Я не обладаю таким обостренным чувством юмора…

— Черт возьми, я не имел в виду, что вы должны покатываться со смеха. Я хотел сказать…