Найо Марш - Убитая в овечьей шерсти

Аллейн заерзал в кресле и сложил свои ладони.

— Рискуя быть банальным, должен напомнить, что даже в случае, когда известны все факты, весьма возможна ошибка правосудия. В действительности полиции крайне редко удается докопаться до истины в делах об убийствах. Иногда они узнают достаточно, чтобы закончить дело и произвести арест. Чаще всего они располагают обилием существенных и малосущественных фактов, а также безумным количеством домыслов. Если вы по-прежнему придерживаетесь вашего оригинального плана, я думаю, вы добьетесь замечательного, совершенно небывалого эффекта.

Такой пассаж польстил им и вдохновил их, так как они были достаточно молоды.

— Ну вот! — торжествующе сказал Фабиан.

— Но, — продолжал Аллейн, — я не совсем убежден в успехе. Сколько занимает у психоаналитика проведение курса лечения? Месяцы, не так ли? Его цель, насколько я понимаю, добраться до потаенного, сделать его явным, добыть, так сказать, клиническую правду. И вы, Лосс, пытаетесь идти этим путем. Если так, я уверен, что вам это не удастся, и как полицейский я бы не пожелал вам успеха. Как полицейскому, мне ни к чему вся клиническая правда. Если, обсуждая характер миссис Рубрик и ее мужа, мы сможем хоть в какой-то степени напасть на след неизвестного убийцы, ударившего ее сзади, удушившего ее, обернувшего ее тело в шерсть и скрывшего его с помощью пресса, тогда, с официальной точки зрения, наши усилия имеют ценность.

— Мы понимаем, — сказал Фабиан.

— Понимаете? Вы говорили вначале, что ни у кого из вас не было мотива для убийства. Вы по-прежнему так считаете? Давайте посмотрим. Капитан Грейс был наследником миссис Рубрик. Это обстоятельство, совершенно очевидно, не вызывает сомнений ни у вас, ни у полиции. Вы, Лосс, выдвинули теорию, согласно которой вы сами напали на миссис Рубрик в припадке беспамятства и убили ее. Более того, когда вы углубились в эту тему, появился и мотив: сопротивление миссис Рубрик вашей помолвке с мисс Харм. В процессе саморазоблачения мисс Линн тоже обнаруживается мотив. Самым мужественным образом она заявила нам, что испытывала глубокую привязанность к мужу убитой, и вы, Лосс, утверждаете, что, очевидно, не без взаимности. Второй довольно банальный мотив явствует из вашего и ее утверждения. Вы отважно сказали, что всем вам нечего бояться ваших откровений. Вы уверены, что вправе утверждать подобное? Вы превратили эту комнату в некое подобие исповедальни, но я облечен правами отнюдь не исповедника. Все, что вы говорите, я рассматриваю с практической точки зрения и могу впоследствии использовать в рапорте, который отправлю в полицию. Я бы пренебрег своим долгом, если бы не напомнил вам об этих обстоятельствах. — Аллейн сделал паузу. — Все это звучит помпезно, но это так. Мы с вами отвергли традиционную процедуру. Мне кажется, вряд ли еще когда-нибудь группа подозреваемых решалась на то, что мисс Харм удачно назвала словесным стриптизом перед офицером, ведущим расследование. — Он взглянул на Теренцию. — А теперь, мисс Линн, если вы не желаете продолжать…

— Не потому, что я боюсь, — ответила она. — Я не совершала этого, и никому не удастся доказать противоположное. Я, видимо, должна испытывать страх, но я его не испытываю. Я нисколько не опасаюсь за себя.

— Очень хорошо. Лосс предположил, что отношение миссис Рубрик к мужу в последнюю неделю изменилось. Он предположил, что вы можете объяснить это. Не так ли?

Она не ответила. Медленно и, казалось, неохотно она подняла взгляд на портрет миссис Рубрик.

— Терри! — сказала Урсула. — Она знала? Она обнаружила это?

Фабиан вскрикнул, и Теренция повернулась не к Урсуле, а к нему.

— Ты идиот, Фабиан, — произнесла она, — ты неповторимый идиот.

Огонь горел низко, ив комнате стало душно от табачного дыма.

— Я сдаюсь, — громко сказал Дуглас. — Я не очень хорошо разгадываю загадки, и будь я проклят, если понимаю, к чему вы клоните. Ради Бога, давайте проветрим здесь.

Он прошел в дальний конец помещения, отдернул занавески и распахнул окно. Ночной воздух хлынул в комнату, — легкий, спокойный, чистый. Аллейн присоединился к Дугласу, стоявшему у окна. «Если бы я заговорил, — подумал он, — мой голос устремился бы к горным вершинам, к вечным снегам».

Он отметил, что равнина перед домом болотистая и поросла одинокими ивами. Теперь, в лунном свете, он увидел отблеск воды и услышал крик дикой утки, сопровождаемый плеском крыльев. Кто-то подбросил хворосту в огонь, и тень от фигуры Аллейна заплясала по террасе.

— Мы что, хотим замерзнуть? — ворчливо спросила Урсула.

Дуглас уже протянул руку, но, прежде чем он успел задернуть занавеску и закрыть окно, послышались шаги, и человек прошел по террасе, направляясь в северную часть дома. Когда свет из окон комнаты упал на него, стало видно, что на нем опрятный черный костюм и фетровая шляпа. Это был Маркинс, который вернулся из дома управляющего. Дуглас захлопнул окно и опустил занавеску.

— А вот и главный герой, — сказал он, — который ведет хозяйство в этом доме и которому безразлично все, пока мы тут городим чепуху о характере женщины, которую он, возможно, убил. Я пошел спать.

— Через минуту он принесет напитки, — возразил Фабиан, — почему бы не подождать и не выпить?

— Будь моя воля, я бы отправил его к чертям собачьим вместе с подносом и графином.

— Честное слово, Дуглас! — хором сказали Фабиан и Урсула. — Ты просто…

— Ладно, согласен, — сердито буркнул Дуглас, — я дурак. Ничего больше не скажу.

Он с размаху опустился на диван, но на этот раз не положил руку на спинку позади Теренции. Теперь он взирал на нее с любопытством и даже с некоторой робостью.

— Итак, вы предпочитаете оставить вопрос мисс Харм без ответа, — заметил Аллейн, обращаясь к Теренции.

Она подняла с колен вязанье, словно надеясь этим жестом вернуть себе прежнюю собранность. Затем она машинально скомкала ярко-красное месиво вокруг белых спиц и снова расстелила пряжу на коленях.

— Вы вынуждаете меня говорить, — сказала она, — вы все. Ты говоришь, что все мы согласились на эту процедуру, Фабиан. Когда ты, Урсула и Дуглас решились, как могла я не согласиться? Разве я могла отказаться? Я посторонняя. Миссис Рубрик платила мне за мою работу, а теперь ты, Фабиан, платишь мне за мою работу в саду. Отказываться я не вправе.

— Вздор, Терри, — откликнулся Фабиан.

— Ты никогда не был в моем положении. Ты не понимаешь. Ты очень мил и неофициален и обращаешься со мной, как говорят люди моего класса, почти как со своей. Почти, но не совсем.

— Моя дорогая, это просто оскорбительно. Ты достаточно хорошо знаешь меня и мои взгляды, и подобное отношение возмущает меня. «Твой класс»! Как ты смеешь козырять своими классовыми чувствами, Терри?