Найо Марш - Премьера убийства

— Кажется, вы цитировали из роли Петруччо? Или короля Генриха Пятого? Или из обеих?

— Гм, пара этаких крепких властных мужчин… Не знаю, Мартина, но если так, то вы оказываетесь в роли Кэйт, верно? Сварливая Кэйт, Хитрая Кэйт, быть может, даже Добрая Кэйт, но уж, во всяком случае, не Кэйт-Изменница, не правда ли? Так что завтра в одиннадцать — репетиция, помните, Кэйт?

— Помню, сэр, — покорно отвечала Мартина…

— А с нашей плаксивой девицей я поговорю сам, хорошо? — бросил он. — И до свидания, моя Кэйт…

Вторая костюмированная репетиция, насколько поняла Мартина, прошла довольно гладко, без всяких сцен и скандалов во время действия.

Весь первый акт Мартина провела в беготне по делам мисс Гамильтон и ее поминутно просили не путаться под ногами у других актеров, проносящихся по коридору. Во втором акте мисс Гамильтон переодевалась в маленькой импровизированной гримерной рядом со сценой, а Мартина, находясь там, уже могла слышать большую часть действия. Легкий запах пудры и грима, отдаленные, лишенные естественного тембра голоса со сцены, атмосфера томительного ожидания — все эти приметы театральной жизни значили для Мартины очень много, это была ее среда… «Вот здесь мое место, — счастливо подумала Мартина, — я создана для этого».

Успех роли девушки во втором акте зависел не столько от ее слов, которых было не так уж много, сколько от мимики, жестикуляции и слитности движения и речи. Слушая бесцветный голосок Гейнсфорд, Мартина честно старалась уговорить себя, что из зрительного зала игра Гаи может выглядеть лучше — ведь можно оценить пластику… Когда со сцены прибегала мисс Гамильтон, она говорила только о деле — то есть об одежде и ни о чем более. Теперь примадонна держалась подчеркнуто сухо. Мартине было ужасно любопытно, что именно Пул сказал ей после их последней беседы; возможно, мисс Гамильтон и без того недолюбливала племянницу своего мужа, а может — наоборот, жалела, что в такой щекотливой ситуации в качестве конкурентки появилась еще и Мартина…

От яркого света ламп воздух в гримерной был горячим, отчего еще острее чувствовались характерные театральные запахи. Пока мисс Гамильтон прыскала на себя из пульверизатора. Мартина спешно готовила ее платье. В этот момент, после завершения второго акта, в гримерную Элен Гамильтон вошел Пул.

— Ну что ж, Элли, — сказал он. — На этот раз ты все сделала очень мило, просто великолепно.

Мартина замерла с платьем в руках… Мисс Гамильтон потянулась, белея гладкими, красивыми руками, и промурлыкала:

— Ах, милый, неужели?

Мартине в этот момент ее хозяйка показалась просто невероятной, колдовской красавицей — мисс Гамильтон просто расцвела от похвалы… У Элен был тот тип красоты, который не требовал особого декора. Когда она протянула Адаму руку для поцелуя, в ее позе засквозила простота и нежность. Мартина в стеснении стояла рядышком, чувствуя себя заброшенной и никчёмной рядом с прекрасной мисс Гамильтон.

— Так репетиция и вправду удалась? — пропела мисс Гамильтон.

— По крайней мере ты была на высоте, Элли.

— А остальные?

— Ну, все постарались, скажем так, в меру своего таланта…

— А где Джон?

— Он сидит на самом верхнем балконе, откуда не слышно его ругани, и я взял с него страшную клятву, что он не появится в партере, пока мы не закончим.

— Дай Бог, чтобы он только сдержал эту клятву, — скептически заметила мисс Гамильтон.

Пул мельком повернулся к Мартине.

— Привет, Кэйт! — бросил он.

— Кэйт? Почему Кэйт? — насторожилась мисс Гамильтон.

— Вокруг нее заварилось столько свар, как будто она Кэйт, подруга Генриха Пятого! — усмехнулся Пул. — За работу, Кэйт! Что вы там застыли словно статуя?

— И впрямь, крошка, пора за дело, — заметила Элен и подставила Мартине плечи. Девушка набросила на мисс Гамильтон платье и нагнулась застегнуть его. Адам Пул решил порезвиться и сопровождал эту процедуру собственным «озвучиванием», то шепча про себя сдавленные проклятия как бы от имени Мартины, то вскрикивая тоненьким голоском и жалуясь, что застежка защемила кожу, — как бы от имени мисс Гамильтон. Все это было настолько потешно и притом так легко, с лету, исполнено, что Мартине стоило огромного труда не прыснуть от смеха. Трясущимися пальцами она еле-еле справилась с застежками, но тут уж захохотала сама Элен.

— Послушай, Адам, с каких это пор ты стал комедиантом при моей гримерной?

— Бог с тобой, я просто пытаюсь скрасить тебе неприятный момент вползания в платье, которое никак не желает сходиться в талии…

Мисс Гамильтон не успела оскорбиться, как в коридоре закричали:

— Последний акт, пожалуйста! Последний акт, актеры приглашаются на сцену!..

— Я готова, пошли, Адам, — только и сказала мисс Гамильтон, и они оба вышли.

Мартина осталась одна, собрала необходимые веши и направилась в маленькую гримерную у самой сцены. Здесь она снова могла слышать голоса актеров.

Последний выход Беннингтона заканчивался самоубийством его героя — уже после ухода того со сцены. Джейко обеспечивал шумовой эффект револьверного выстрела и теперь, стоя за кулисами, ревниво наблюдал за тем, чтобы грохот прозвучал именно в нужный момент и достаточно убедительно. Все прошло гладко, раздался громкий хлопок, и Мартина, сидевшая за тоненькой перегородкой, ощутила запах пороховой гари.

Где-то рядом явно стоял и сам Беннингтон. Мартина слышала его бормотание.

— О черт, это меня просто выводит из себя, прошипел Бен. — Дай сигарету. Джейко!

Последовала пауза. Чиркнула спичка, и Беннингтон добавил:

— Пойдем-ка ко мне в комнату, вмажем по рюмахе…

— Спасибо, старик, только давай не сейчас, — прошептал в ответ Джейко. — Занавес опускают через пять минут.

— Подумаешь… Наш Великий Актер и наш Знаменитый Драматург произнесут заключительное слово и без меня… Как у меня получилось на сей раз, Джейко?

— Неужели актеру можно сказать, как он играл, без употребления самых лестных фраз? Брось, Бен, что я могу тебе сказать? Ты всегда был умен и хорош на сцене, и сегодня — как всегда. Только мне показалось, что ты играешь не очень ровно…

Мартина услышала, как Бен хмыкнул:

— Ничего, мне еще завтра предстоит работенка! Поберегу силы для премьеры…

За перегородкой раздался чей-то глубокий вздох, очевидно Джейко, потому что Беннингтон произнес:

— Да ладно тебе кукситься! Все нормально. Малышка вполне справилась…

Джейко промолчал, и Беннингтон повторил:

— Ты не согласен?

— Ну почему же, почему же, — вяло запротестовал Джейко.

На сцене близилась развязка. Голоса Элен Гамильтон и Адама Пула звучали все напряженнее, все более страстно. За кулисами прошел мальчик-рассыльный, выкликая: «Будьте готовы дать занавес! Будьте готовы дать занавес!»