Ноэль Рандон - Черная пелерина

— Что у вас есть? — спросил Лепер.

— Дюверне в субботу попросил прощаясь, чтобы вы пришли к нему в воскресенье до обеда по важному делу!

— Вы гений, Наполеон из Тулона. Только одно маленькое уточнение. Не «по важному делу». Дюверне сказал: «Мсье Маккинсли, поскольку вы уезжаете в Италию, придите ко мне в воскресенье часа в три, я приготовлю для вас комплект туристических проспектов, это очень помогает в путешествиях. И, если сможете, принесите две трубочки с кремом от Вуазенов. Я себя плохо чувствую и не хочу выходить из дома». Должен признаться, он мне понравился. На следующий день я принес ему эти две трубочки…

Рандо сказал:

— Всю ночь он обдумывал свою смерть. Он рассчитывал и с помощью самоубийства выиграть как можно больше. Распространил слух о выявлении убийцы, на всякий случай сам купил две трубочки с кремом. А потом решил вас не принимать. Испугался, что вы его обманете, что вы разрушите его план. Но вы, мистер Маккинсли, до конца оставались джентльменом. Вы оставили ему несколько часов времени и даже подарили ему пирожное с отпечатками своих пальцев на упаковке. А даете ли Вы себе отчет, что, оберегая Дюверне от суда мирского, вы вступили в коллизию с французским уголовным кодексом?

— Я отдаю себе отчет, — сказал Торнтон. — Я высоко ценю правосудие как категорию, но в смысле практическом мне отвратительны мучения жертвы, попавшей в ваши руки. Я помог Жану Дюверне побыстрее свести счеты с судьбой. Должен признаться, что я действовал по отношению к вам с холодным расчетом.

— Знаю, знаю. Вы выпроводили Жакоба Калле, чтобы на какое-то время переместить мое внимание на Луизу Сейян, пригрозившую, что она убьет своего опекуна. И что за удивительное совпадение в наших намерениях! Буквально в тот же день, в тот же час я также решил заинтересовать вас биографией этой молодой особы. Но, что касается меня, то я был абсолютно уверен в невиновности воспитанницы Дюмоленов. Вы, естественно, знаете женщин лучше.

— Это уже другое дело. Но кроме всего я собирал аргументы, руководствуясь не только чувством, но и рассудком. Сначала меня поразила ее нервная реакция на смерть опекуна. Депрессия, подавленность… Позже, когда она рассказала мне о Жакобе Калле и вновь планируемом бегстве, я понял, что Луиза, не покидавшая дом на холме и лишенная всякой информации, не знающая об алиби Жакоба, считает, что это он убил Дюмолена. Убил он, а она морально виновна в убийстве. Жакоба задержали в Канн, и поэтому он не явился на условленное свидание. А потом он предпочел не показываться на глаза полиции.

Рандо спросил:

— А сценарий? Ведь писатель упомянул в присутствии Луизы, что хочет создать образ, похожий на нее. Это могло ее испугать, разозлить. Она могла опасаться компрометации. Позже случилось подозрение в краже броши.

— Ах, инспектор Рандо, вы совершенно не знаете души молодой современной девушки! Это Дюмолен боялся скандалов и компрометации, а не его воспитанница.

— Да, это так. А Селестина? — спросил инспектор Рандо удивительно мягким тоном.

Комиссар Лепер, дотоле с большим интересом прислушивавшийся к разговору, подпрыгнул в кресле.

— А при чем здесь моя дочь?

— Успокойтесь, ничего плохого мы ей не сделаем, — мягко сказал инспектор. — В процессе расследования я много внимания уделил вашей необычайной дочери.

— Мадемуазель Селестина — любимица Вильгельма Пуассиньяка, — начал Торнтон, галантно повернувшись к Леперу. — Она знает все его печали и радости, разделяет его увлечения. Я не сомневаюсь в том, что когда мсье Пуассиньяк состарится, Селестина станет во главе радикальной группировки в От-Мюрей. Мсье Пуассиньяк — человек состоятельный, однако же не до такой степени, чтобы на собственные средства поставить памятник во славу Великой Революции. В один прекрасный день Селестина отважилась наконец попросить Дюмолена о дотации на вышеупомянутый памятник. И что же Дюмолен? Он сразу подумал, а не поддаться ли искушению, не сыграть ли шутку с партией Жана Дюверне. Когда в номере «Голоса юга» за понедельник он прочел поданную Жаном Дюверне заметку о пожертвовании на памятник, то радостно потер руки и позвонил советнику Пуассиньяку.

— Откуда вы обо всем этом знаете? — удивился Лепер.

— Это скорее плоды наблюдательности инспектора Рандо. Ему я обязан осведомленностью о деятельности вашей дочери. Еще до того, как позвонить, Дюмолен нашел подходящий момент, чтобы сообщить о своем решении мадемуазель Селестине. Это случилось до локального расследования. Позже Селестина в порыве благодарности сорвала взлелеянную Мейером черную розу и тайно поставила ее на ночном столике писателя. И в тот же день, поздним вечером, посетила Вильгельма Пуассиньяка не столько для того, чтобы спрятаться от дождя, сколько для того, чтобы удовлетворить любопытство. Советник рассказал ей о том, как протекал визит в дом на холме, показал чек. Когда же Шарль Дюмолен был убит, Селестина заперлась в своей комнате, она не хотела видеть людей, видеть свою подружку Луизу. Почему?

— Селестина была больна, — пояснил ее отец.

— Может, была больна, а может, поддалась уговорам заботливого мсье Пуассиньяка, который знал и о розе, и о пелерине. На похоронах Дюмолена она не подошла к Луизе. Из этого следует сделать вывод: не подошла потому, что не была уверена: а не является ли непредсказуемая мадемуазель Сейян преступницей? И по этому поводу тоже Селестина не хотела выходить из дома.

А Рандо спокойным тоном прибавил:

— С первого взгляда на мадемуазель Лепер я убедился, что и в пелерине, и без пелерины ее никак нельзя спутать с Пуассиньяком, Пуассиньяк — мужчина грузный, среднего роста, тогда как мадемуазель Селестина хрупкая, роста… не больше моего, — решился он на столь конкретное уточнение. — Она быстро выпала из ряда подозреваемых. Пожалуйста, мистер Маккинсли, продолжайте дальше.

Торнтон перехватил подачу:

— Выставляемый Дюверне в роли убийцы Пуассиньяк тоже отпал очень быстро. Он курил трубку и старательно подшивал номера «Голоса юга». Я обратил внимание, как и вы, инспектор, что по какой-то причине этот рассудительный человек, узнав о смерти Дюмолена, не явился добровольно в качестве свидетеля и не показал чек сразу. Согласно признаниям Селестины он хотел этот крупный козырь оставить на последние дни перед выборами. Убедительно, конечно… Однако мне кажется, что существовал еще какой-то повод — я бы сказал, психологического характера. Дочь комиссара Лепера очень тактично умолчала об одном обстоятельстве. До тех пор, пока я был в От-Мюрей, мог выявиться один поступок достойного и кристально чистого интеллектуала. Кандидат в мэры поддался недавно роковой слабости и совершил кражу…