Марджери Аллингем - Тигр в дыму

Он понял, где могли скрываться те, кого безуспешно разыскивает Люк. Они, по-видимому, подобрались к этой двери изнутри церкви, входя туда не с хорошо просматривающейся площади, а сзади, с оживленной улицы через дверь, ведущую в ризницу. Здание, когда не было службы, обычно запиралось, но в перекрытии над этой маленькой дверцей отошел камень, и под ним этот недотепа Тэлизмен держал ключ едва ли не с окончания Первой Мировой.

И стало быть, человек, называющий себя Хэйвоком, знал про ключ, а изнутри уже ничего не стоило найти вход в крипт.

Стоя один во мраке, каноник осознавал, что Люк бы ни за что не поверил, пойди он, Эйврил, сейчас к нему и сообщи, что все факты, имеющие отношение к делу, никогда прежде не соединялись вместе в его сознании. Однако это было так. До самого последнего момента у него и мысли не мелькнуло, что хоть один из них имеет какую-нибудь связь с другим. Редко когда он оказывался таким тупицей.

К этой своей глупости Эйврил отнесся как к тайне, смысл которой будет ему открыт впоследствии. В своем странном спокойствии он воспринимал собственную беспрецедентную интеллектуальную несостоятельность как малую часть чего-то более важного и значительного. Он ждал — и вдруг обнаружил, что уже понимает причину своего утреннего визита к миссис Кэш. Ну разумеется — чтобы дать понять ей, а через нее и человеку, за ней стоящему, что письма Мартина в доме нет, и что ему, Эйврилу, известно, где оно.

Старый священник понимал, где этот мальчик будет искать письмо теперь. Несомненно он сейчас там, копается в его старенькой черной папке, которую каноник хранил под аналоем кафедры. И, должно быть, в эти недолгие часы чувствует там себя в полной безопасности, но фонарик выдал его.

Внезапно логика отступила, как то и дело отступала весь этот вечер, и Эйврил поднял голову — посмотреть, посмотреть, куда несет его поток, и увидел то, что вот-вот сделает.

— Нет, — произнес он вслух. — Нет, это безумие.

И в тот же самый миг почувствовал, что это — повеление, и понял, что подчинится. Вся его человеческая слабость, вся казуистика и весь здравый смысл тотчас же восстали, дабы предать его и отвратить от исполнения долга.

Это вылилось в спор между двумя Эйврилами, происходивший в любезных выражениях, но яростно, — так спорят братья-старики, много лет прожившие бок о бок.

— Дружище, — резонно возражал мудрый прелат, — это как раз тот случай, когда ни одному человеческому существу не должно вмешиваться. Если ты спустишься туда и попытаешься поговорить с этим злополучным мальчишкой, ночью, один на один, он тебя зарежет, как зарезал до этого четверых, и с твоей стороны это будет самоубийство, а с его — убийство. Хорошо, смерти ты не очень-то боишься, но если ты умрешь, то кто от этого пострадает? Самые любимые — Мэг, Сэм со своей миссис. Им придется искать себе новый дом, потому что никакой другой священник не станет их у себя терпеть. Уильям и несчастная Мэри Тэлизмен, и Эмили, — кто им даст приют? Дот. Милая Дот. Ее жизнь потеряет всякий смысл. А своей печальной и самонадеянной душе, что хорошего сделаешь ты ей?

— Не знаю, — отвечал внутренний Эйврил, которого становилось все меньше, у которого не оставалось ни логики, ни сущности, одна покорность. — Я знаю только одно: обстоятельства так сложились, что выбора у меня нет.

— Слушай, — сказал тогда более практичный собеседник, — ну позвони этому мальчику, Люку. И прямо сейчас. Скажи ему все, что знаешь, поручи свою душу Всевышнему и ложись спать. Если тебе хочется поговорить еще и с тем, другим мальчиком, ты сможешь это сделать, когда он будет в тюрьме. Так ты защитишь и его, и себя. Кто ты такой, чтобы вводить его в столь чудовищное искушение?

— Опять-таки — не знаю, — отвечал Эйврил истинный, — я не просил, но будь мой путь таков, как ты говоришь, я бы знал то, что знаю теперь, еще тогда, во время разговора с Люком!

В этом пункте чувство юмора, вечное его наказание, принялось веселиться.

— Вот ты тут стоишь, беседуешь, как Ланселот Гоб-бо со своим другом, — заметило оно. — Не валяй дурака, Эйврил, позвони Люку!

— Я позвоню ему, когда вернусь!

— Ты не вернешься, — возразил здравый смысл. — Чего ради ему тебя щадить, одного тебя из всех? Он ненавидел тебя и боялся, еще ребенком, несмотря на все, что ты для него сделал. Так с чего бы ему слушать тебя теперь? Тебя-то он услышит последним из всех. Помнишь, как ты застал его в храме за профанацией литургии, и, когда, понаблюдав за ним и поняв, что это не невинная шалость, а осознанное святотатство, разложил его на колене? Этот мальчик от лукавого. Он был от лукавого еще младенцем. Отвратись от него, пока можешь. В этой комнате имеется телефон ради твоего спасения, воспользуйся. Тебе даже не надо вспоминать номер. Набирай полицию и настаивай, чтобы соединили с Люком.

Поскольку он все еще стоял в нерешительности, рассудок пошел на хитрость.

— По крайней мере, прими разумные меры предосторожности, — посоветовал он. — Дозвонись до Люка и скажи, что встретишься с ним в церкви через полчаса. Он может прибыть и раньше, но тут уж твоей вины не будет. Остальное предоставь Провидению, только позвони.

В темноте Эйврил побрел к телефону. Это была отводная трубка от основного аппарата в холле, сделанная в войну для предупреждения о воздушной тревоге. Расстроенный каноник уныло снял трубку.

Полная тишина в ней его успокоила. Разумеется, он оказался единственным во всем доме, кому Сэм забыл сообщить о своем усовершенствовании, и не мог знать, что внизу вся система работает.

Тишину в трубке он воспринял как знак. Набрал номер, но, так и не услышав гудков, он вздохнул и повесил трубку.

— Вот видишь, — сказал он самому себе. — Я был абсолютно прав. Я так и думал.

Он тихонько вышел из комнаты и пошел по коридору.

Храп Пайкота разносился по всему холлу, и каноник постарался выйти как можно тише, чтобы не разбудить усталого человека. Туман быстро рассеивался, и он уже смог различить тюльпанное дерево на площади. И никого. Как раз в этот момент дежурный детектив вошел в кухню, чтобы связаться со своим напарником на противоположной стороне площади, и таким образом впервые за всю ночь путь был открыт.

Не подозревавший ни о чем таком Эйврил миновал, как дитя, все ловушки и капканы, выбрался по лестнице на улицу и, пройдя вдоль высокой ограды к воротам, перешел мощеный двор, ни разу не споткнувшись в абсолютном мраке, и направился к двери в ризницу.

Она оказалась незаперта и беззвучно повернулась на свежесмазанных петлях, впустив его во внутренний мрак, каноника бил озноб и сердце колотилось в груди, хотя в глубине души ему было по-прежнему очень покойно и светло.

Его длинное одеяние зашуршало по деревянной обшивке стен ризницы, он толкнул внутреннюю дверцу и вступил в туманный сумрак огромного здания, сладко пахнущий цветами и книгами, и помедлил, оглядываясь в темноту.