Франк Хеллер - Доктор Z

— Ваше превосходительство! — сказал он. — Разрешите мне помочь вам открыть несгораемый шкаф?

Если бы мы сказали, что министр удивился, это не соответствовало бы истине; казалось, министра поразила молния.

— Несгораемый шкаф? — пролепетал он. — Что?

— Смею думать, что у меня есть глаза и уши, — сухо ответил доктор, но его пульс участился. — Вон там, в углу, у вас несгораемый потайной шкаф, вы забыли сочетание букв, а специалист лондонской фирмы, который устанавливал шкаф, может приехать только в понедельник. Так как шкаф ценный, то было бы непростительно взламывать его, да к тому же это повело бы к другим неприятным осложнениям. Я повторяю свое предложение: ваше превосходительство, разрешите открыть шкаф!

Министр юстиции выпрямился на стуле.

— Вы сыщик?

— Нет.

— Вы слышали что-нибудь о…

— Нет.

— Или о сочетании букв?

— Нет.

— Как же вы тогда сможете открыть шкаф?

— Это уже мое дело.

Рейнбюрх рассмеялся, но его веселость казалась несколько неестественной.

— Вот и говорите о чудесах! — сказал он. — Сочетание букв, необходимое для того, чтобы открыть его, вы не могли слышать, так как только я один знал его; если вы сможете открыть шкаф, которого никогда не видали, если вы сможете это сделать, то я готов удостоверить черным по белому, что видел чудо собственными глазами. Я как безумный рылся в своей памяти, но, хоть умри, не могу вспомнить слова. А Донкебек…

Он осекся и, подойдя к углу комнаты, открыл тоненькую металлическую дверцу, расписанную под дуб. Затем он отошел в сторону, чтобы пропустить доктора.

— Пожалуйста, не стесняйтесь!

Доктор молча стал вертеть подвижные штырьки. Министр юстиции наблюдал за ним со смешанным чувством недоверия и ожидания. Как доктор передвигал штырьки — он не видел: было ли это преднамеренно или случайно, но пухлые пальцы ученого постоянно мешали ему видеть. Ну разумеется, это было шарлатанство! Разумеется, и не могло быть ничего иного! Он-то знал, что нужное слово не могло быть никому известно, он менял его ежедневно и, в надежде на свою хорошую память, никогда не записывал сочетания. Как же мог этот так называемый ученый — пожалуй, по-своему он и был ученым — найти это слово? Правда, он догадался о существовании шкафа, но…

Но есть предел счастливым случайностям, на которые можно рассчитывать. А здесь счастливой случайности было недостаточно. В алфавите двадцать четыре буквы, и он однажды слышал, сколько триллионов комбинаций они могут давать, но он забыл цифру, подобно тому, как забыл соче…

Дзинг-линг, дзинг-линг!

Послышался серебристый сигнал, похожий на звон тонкого стекла: откуда это? Из шкафа? Не может быть! Значит, найдено сочетание, значит, ток должен был разомкнуться — не может быть! Нет, может! Доктор сделал движение рукой, и тяжелая дверь пошевелилась. Министру юстиции показалось, что он видит, как заколыхалась на петлях дверь в святая святых. Каким образом…

Произошло нечто неожиданное. Рука, открывшая дверцу, снова захлопнула ее, и пухлые пальцы, как бы играя, повертелись один момент вокруг комбинированного замка. Рейнбюрх привскочил:

— Вы с ума сошли! Зачем вы запираете?

Доктор обернулся. Он улыбался, но был очень бледен.

— А потому, что мы забыли условиться насчет гонорара за мою услугу.

Лицо министра юстиции моментально изменилось. Последние полчаса он обращался с доктором вежливо, почти почтительно. Теперь же он разразился сухим ироническим смехом.

— Я думал, что вы работаете в интересах науки.

— Да, но не исключительно.

— Вот этого я никак не могу понять!

— Моя сегодняшняя работа была направлена в значительной степени на пользу правосудия. Вам, как высшему представителю правосудия в стране, надлежит оценить ее. Вы легко согласитесь на мой гонорар, когда узнаете, каков он.

— Каков же он?

Доктор отошел от несгораемого шкафа, тяжелая дверь которого была снова так же непоколебимо заперта, как вход в святая святых. Он медленно и незаметно стал подходить к большому письменному столу.

— Мой гонорар за вторичное открытие шкафа, — сказал он, — таков: разрешите просмотреть находящиеся там документы.

Если бы он потребовал, чтобы министр выпрыгнул из окошка на улицу, то не произвел бы большего впечатления. Тонкие губы Рейнбюрха стали синеватыми от возмущения, когда он вскричал:

— До сих пор я считал вас безвредным шарлатаном, но теперь я вижу, что мне придется переменить мнение.

— Донкебек, — сказал доктор. — Помните про Донкебека!

— Ч-ч-что, что вы сказали? Я, право, не понимаю.

— Донкебек, — повторил доктор. — Я только сказал: помните про Донкебека.

Министр юстиции опустился в кожаное кресло. Его рука пошарила во внутреннем кармане и нашла сигару.

— Вы сумасшедший, — пробормотал он. — Еще минута, и я прикажу…

— Будь я на месте вашего превосходительства, я не делал бы этого. Помните, каким образом я открыл шкаф.

— Но какого… черта, каким образом вам удалось это?

— Путем подбора пяти уступительных союзов нашего языка. Теперь понимаете, как это неслыханно компрометирует вас!

Глаза министра юстиции не выражали больше испуга, они выражали ужас, ужас, охватывающий разумные существа при виде безумца.

— Уступительные союзы! — пробормотал он, бросив искоса взгляд на дверь. Но доктор стоял между ним и дверью, и несомненно, что доктор был сильнее. — Уступительные союзы — ну, конечно, ха-ха-ха! А я и не подумал об этом!

— Да, уступительные союзы, — повторил его непрошеный гость. — Мы забываем то, что мы хотим забыть. Наша душа прячет неприятные воспоминания подобно тому, как мы скрываем неприятные для нас тайны. Но она скрывает не отдельные воспоминания, она скрывает целые комплексы, она, так сказать, окружает их волшебным кольцом или обволакивает их, как это делает организм, блокирующий больное место. Что же содержится в таком комплексе? О, там содержатся всевозможные обстоятельства, находящиеся в связи с первоначальным неприятным воспоминанием. Достаточно параллельного значения или простого созвучия, чтобы воспоминание, невинное в других отношениях, было «забыто». Вот почему, ваше превосходительство, было очень необдуманно с вашей стороны выбирать для комбинированного замка слово «хотя». «Хотя» — это один из пяти уступительных союзов, которые имеются в нашем языке, — было бы излишне напоминать вам об этом. Но какая же связь существует между словом «уступительное» и «концессия»? Только этимологическая связь, но она достаточна для такого филолога, как вы, и, если принять во внимание то неприятное чувство, которое вы испытали в связи с концессией Донкебека на Суматре, было крайне неосмотрительно, что вы…

— Что вы-то знаете об этом? Что вы этим хотите сказать?