Гилберт Адэр - Ход Роджера Мургатройда

С одной стороны, те, для кого разоблачения Реймонда означали полную катастрофу, если бы оказались на страницах «Тромбона». Например, Кора. Как она сама признала, ее карьере пришел бы конец, если бы не просто слухи, а печатное слово подтвердило ее зависимость от… от, скажем, некоторых веществ.

Ну-ну, Кора, не мечи в меня глазами молнии, думается, я знаю, какой ответ вертится у тебя на языке. Абсолютно верно: есть еще одна такая подозреваемая, и это я. Мои книги, скажу не краснея, имеют огромный круг читателей, и даже хотя во всех них анализируются убийства, и алчность, и ненависть, и месть, они тем не менее достаточно респектабельны, и читают их главным образом респектабельные люди. И если бы эти мои респектабельные читатели внезапно узнали, что… пожалуй, я предпочту обойти молчанием то, что вам всем уже известно про меня, но да, я легко могу вообразить, как это сказалось бы на покупке моих книг.

Столь мужественно коснувшись крапивы собственных прошлых грехов, Эвадна Маунт была готова вновь ринуться в сечу.

– Однако имелись и такие, кому (хотя слушать, как публично роются в твоем грязном, прежде потаенном белье, было, надо думать, невыносимо) «Тромбон» тем не менее не угрожал. Например, вам, викарий.

К несчастью, вы правда подтасовали факты, касавшиеся вашего участия в войне, и, бесспорно, вы попытаетесь забыть это Рождество и хотите, чтобы и мы все его забыли. Однако вы сами, насколько мне помнится, прямо признали, что какое бы извращенное удовольствие Реймонд Джентри ни извлекал, источая свой яд, «желтая» пресса гроша ломаного не даст за невинную – или почти невинную – ложь священника предельно скромного прихода в Дартмуре.

Затем мы переходим к нашим друзьям Ролфам. Вас обоих не могло радовать, как пропали втуне годы и годы притворного пренебрежения к шепоткам касательно того, что конкретно произошло между Мэдж и жиголо в Монте-Карло или как Генри напортачил с обычной операцией, оборвав не только жизнь младенца, но заодно и собственную карьеру. Вас, я повторяю, не могло радовать, что все ваши старания сохранить лицо были сведены на нет за один чертов присест мерзким размазыванием грязи – любимым занятием Джентри. Но опять-таки – с полным уважением – и вы недостаточно известны, чтобы заинтересовать тех двуногих, которые брезгуют брать в руки обрывки туалетной бумаги вроде «Тромбона».

Если до сих пор все присутствующие слушали более или менее непротестующе, как Эвадна Маунт излагает свои построения, это вовсе не означало, будто они теперь безмятежно освоились с мыслью о том, что самые некрасивые факты их жизни стали достоянием гласности. Всякий раз, когда она упоминала кого-нибудь из них, слышался судорожный вздох, а миссис Уоттис даже роняла слезу. Но аргументы эти были представлены с такой логической ясностью, что они превращали необходимость их слушать почти в удовольствие. Более того, напряжение, которое за последние сутки с половиной достигло предела, искало выхода, и именно такой выход писательница медленно, но верно предоставляла остальным гостям.

– Итак, возможно, вы предположили, – продолжала она, – как вначале я сама, что единственными законно подозреваемыми являются Кора и сама я. Ну, кто, в конце-то концов, пошел бы на убийство только потому, что какие-то замусоленные старые сплетни выплывут на поверхность в деревне с сотней жителей?

Хотя мой ответ на это был бы – да кто угодно! О, я замечала ужас на ваших лицах, когда Джентри принялся метать свои смертоносные дротики, и не просто ужас, но и человекоубийственное омерзение! И я осознала, как я ошибалась, полагая, будто жажда мщения обязательно должна быть прямо пропорциональна сути разоблачения.

Откровенно говоря, кто-кто, но я не должна была бы допустить такой ошибки. Если я поместила действие нескольких моих книг в деревушки Центральных графств, то потому лишь, что они предлагают авторам «Ищи убийцу!» более плодородную почву для убийств, чем самые неблагоуханные закоулки лондонских трущоб! Вы знаете, как в действительности выглядят клоаки греха? Я вам скажу. Это живописные, крытые соломой коттеджи, и старомодные кафе-кондитерские, и женские организации в помощь тому или сему, и ассоциации консерваторов, и распродажи «Принеси и Купи!», и народные пляски на выгонах, благотворительные чаепития в саду при доме священника, и…

– Ну, послушайте, Эвадна, – мятежно усомнился викарий, – вы преувеличиваете…

– Еще раз прошу прошения, старина, но боюсь, что нисколько. Вам, конечно, трудно поверить, но и на мою долю выпали две-три ругательные рецензии. Одну в «Дейли кларион» я забуду не скоро! – рявкнула она, оскаливая свои искусственные клыки. – Однако ни разу борзописцы не критиковали хотя бы один мой роман за слишком мрачную и злую обрисовку сельской жизни.

Ну и моя читательская почта. Подавляющее число писем приходит не от платежеспособных клиентов, которые, очевидно, считают, будто, раскошелившись на семь шиллингов шесть пенсов за книгу, больше никаких обязательств они перед автором не несут, но от деревенских читателей, берущих мои «Ищи убийцу!» в местных библиотеках. Мне следует дать вам почитать эти письма. Помню одно. От маленькой старушки из идиллического селеньица где-то среди Котсуол-Хиллс, сообщившей мне, что она подозревает медицинскую сестру в медленном отравлении ее мужа-инвалида. И единственным основанием для обвинения явился тот факт, что она случайно увидела, как несчастная женщина выбрала в библиотеке «Загадку пудинга», которая строится именно на этом. И другое письмо от поклонницы, которая, прочитав «Умереть со смеху», пришла к выводу, что начальник их станции тоже читал этот роман, поскольку его жена исчезла, предположительно сбежав с поставщиком угля, однако она, моя поклонница, на эту удочку не попалась, ибо знала, что он закопал их обоих в клумбе перед станцией. В «Дедуктивном клубе» мы как-то придумали названьице для такой вот зловещей деревушки – Тихая Бойня. Ну так я серьезно сомневаюсь, что среди зеленых прелестных английских сельских просторов отыщется хотя бы одна деревушка, которая не была бы потенциальной Тихой Бойней!

Так что, викарий, я не преувеличиваю. Вашего случая я касаюсь только в обобщенном смысле, вы понимаете, но, по моему убеждению, носитель сана, кроткий и добрый, каким я вас знаю, столь же способен совершить убийство на банкете Британского Легиона с танцами, лишь бы не дать запачкать свое доброе имя, как и кинозвезда, чтобы помешать его или ее доброму имени быть препарированному на первой полосе скандального журнальчика, выходящего огромными тиражами.

А в результате я тут же оказалась точно там, откуда начала. И была вынуждена рассматривать почти всех здесь как подозреваемых.