Морис Леблан - Адская ловушка

После скачек, когда густой поток зрителей прошел к выходу с трибуны мимо него, Никола Дюгриваль с живостью поднес руку к внутреннему карману своего пиджака. Жена спросила его:

— Что с тобой?

— Не могу успокоиться… С такими деньгами! Боюсь за них.

На что она отозвалась:

— Поэтому и не могу тебя понять. Разве разумно носить при себе такую сумму! Все наше достояние! Нам было не так легко его заработать.

— Ба! — сказал он, — кто может знать, что оно там, в моем бумажнике!

— Конечно, конечно, — проворчала она. — К примеру, тот маленький слуга, которого мы уволили на прошлой неделе, прекрасно это знал. Не так ли, Габриэль?

— Да, тетушка, — отозвался молодой человек, который держался рядом.

Супруги Дюгриваль и их племянник Габриэль были довольно известны на ипподромах, завсегдатаи которых видели их почти каждый день. Дюгриваль, полный мужчина с красным лицом, с видом бонвивана; его жена, тоже тяжеловесная, с вульгарной физиономией, всегда одетая в платье сливового цвета, потертость которого бьиа чересчур очевидной; наконец — племянник, совсем еще молодой, тощий, бледный, со светлыми, слегка вьющимися волосами.

Семейство обычно сидело с начала до конца скачек. Это Габриэль играл за дядю, следил за лошадью в загоне, собирал со всех сторон слухи среди групп жокеев и конюхов, сновал между трибунами и заключал пари.

Счастье в тот день улыбнулось им, ибо соседи Дюгриваля трижды видели, как племянник приносит ему деньги.

Завершался пятый заезд. Дюгриваль закурил сигару. В эту минуту, затянутый в жакет каштанового цвета господин, лицо которого окаймляла седеющая бородка, приблизился к нему и доверительно спросил:

— Не у Вас ли, мсье, стащили вот эти часы?

И показал золотые часы, подвешенные на цепочке.

Дюгриваль подскочил.

— Ну конечно у меня!.. Видите, здесь выгравированы мои инициалы — Н.Д. Никола Дюгриваль.

И тут же испуганно схватился за карман пиджака. Бумажник был еще там.

— Ах, — промолвил он, потрясенный, — мне, стало быть, повезло. Но как это все-таки могло случиться? Известен ли негодяй?

— Да, он задержан, сидит в отделении. Будьте любезны проследовать за мной, надо внести в это дело ясность.

— С кем имею честь?

— Делангль, инспектор Сюрте. Я предупредил уже господина Маркенна, полицейского офицера.

Никола Дюгриваль двинулся вслед за инспектором, и оба, обойдя трибуны, направились к комиссариату. Они были шагах в пятидесяти от цели, когда кто-то подошел к инспектору и торопливо ему сообщил:

— Тот тип, что с часами, раскололся, мы идем по следам целой банды. Мсье Марке нн просит Вас подождать у места, где заключаются пари, и понаблюдать за тем, что делается вокруг четвертого барака.

В указанном месте стояла толпа, и инспектор Делангль проворчал:

— До чего идиотский уголок… Наконец, за кем мне следить? Мсье Маркенн вечно что-то придумает…

Он отстранил людей, которые чересчур его теснили.

— Черт! Надо работать локтями и держаться за бумажник. Вот так и Вас, наверно, зацепили, мсье Дюгриваль.

— Не могу понять, каким образом…

— О! Знали бы Вы, как действуют эти господа! Огонь, да и только! Один наступает Вам на ногу, другой чуть не выкалывает Вам глаз своей тростью, а третий вытаскивает у Вас бумажник. Три движения, и дело сделано… Я сам, говорящий с Вами, на том попался.

Он оборвал себя на полуслове и сердито воскликнул:

— Черт возьми, сколько мы будем здесь торчать! Какая толкучка! Это становится невыносимым… А, господин Маркенн подает мне знак… Одну минутку, прошу Вас… И главное — оставайтесь на месте…

Расталкивая всех плечами, он проложил себе дорогу в толпе.

Никола Дюгриваль проследил за ним взором. Но, потеряв из виду, отошел немного в сторону, чтобы его не толкали.

Прошло несколько минут. Начинался шестой заезд, когда Дюгриваль заметил жену и племянника, которые его искали. Он объяснил им, что инспектор Делангль как раз советуется с полицейским офицером.

— Деньги-то при тебе? — спросила жена.

— Черт возьми, — отвечал он, — клянусь тебе, мы с инспектором не давали никому подходить слишком близко.

Он пощупал пиджак, сдержал вырвавшийся было крик, сунул руку глубоко в карман, начал издавать смутные возгласы, тогда как мадам Дюгриваль в ужасе лепетала:

— Что? Что случилось?

— Украли! — простонал он. — Бумажник! Пятьдесят купюр!

— Не может быть! — воскликнула она. — Не может быть!

— Ну да, инспектор, мазурик… Это он!

Она принялась издавать пронзительные вопли:

— Держите вора! Моего мужа обокрали! Пятьдесят тысяч франков, мы погибли!.. Держите вора!

Их тут же окружили полицейские, отвели в комиссариат. Дю-гриваль повиновался машинально, совершенно ошарашенный. Супруга продолжала вопить, нагромождая объяснения, осыпая мнимого инспектора проклятиями.

— Ищите его! Найдите его! Жакет каштанового цвета… Бородка клином… Ах, проклятый, он пустил нас по миру! Пятьдесят тысяч франков! Но… Но… Что ты делаешь, Дюгриваль?!

Она бросилась к мужу. Слишком поздно! Он поднес к виску дуло пистолета. Раздался выстрел. Дюгриваль упал. Он был мертв.

Еще не забыт шум, поднятый газетами по поводу этого дела, как они воспользовались этим поводом для того, чтобы еще раз обвинить полицию в бездеятельности и бестолковости. Можно ли было допустить, чтобы карманник вот так, среди бела дня, в таком людном месте сыграл роль инспектора полиции и безнаказанно обокрал порядочного человека?

Жена Никола Дюгриваля раздувала ажиотаж своими причитаниями и интервью, в которых участвовала. Один из репортеров сумел сфотографировать ее перед телом мужа, в ту минуту, когда она простирала над ним руку и клялась отомстить за покойника. Рядом с нею, с выражением ненависти на лице, стоял племянник Габриэль. И тоже, негромкими словами, с яростной решимостью клялся настичь и покарать убийцу.

Описывали скромное жилище, в котором они обитали в Батиньо-ле. И поскольку оба были лишены любых средств к существованию, одна из спортивных газет открыла в их пользу сбор.

Что касалось таинственного Делангля, он оставался неуловимым. Были арестованы двое подозрительных, которых пришлось тут же отпустить. Бросились по нескольким следам, тут же оставленным; стали называть несколько имен и наконец обвинили Арсена Люпэна, что вызвало получившую широкую известность телеграмму прославленного взломщика, отправленную из Нью-Йорка через шесть дней после инцидента.

ВОЗМУЩЕНИЕМ ПРОТЕСТУЮ ПРОТИВ КЛЕВЕТЫ СОЧИНЕННОЙ ЗАГНАННОЙ В УГОЛ ПОЛИЦИЕЙ. ШЛЮ СОБОЛЕЗНОВАНИЯ НЕСЧАСТНЫМ ПОТЕРПЕВШИМ. ОТДАЮ СВОЕМУ БАНКИРУ РАСПОРЯЖЕНИЕ ДЛЯ ВРУЧЕНИЯ ИМ ПЯТИДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ФРАНКОВ. — ЛЮПЭН.