Марсель Аллен - Фантомас и пустой гроб

— Твоему мужу известно, кто отец ребенка?

— Нет. Зачем ему знать? Впрочем, ему это было совершенно безразлично.

И молодая женщина продолжила прерванный рассказ:

— Сначала я поверила мужу и горько оплакивала смерть сына. Но потом в мою душу закралось сомнение. Я стала выяснять подробности и обнаружила много странностей. Юбера не было в списке погибших, не было и в числе раненых… Когда я стала вести свое расследование, реакция мужа показалась мне подозрительной…

— Что ты хочешь этим сказать?

Амели оглянулась по сторонам и понизила голос:

— Это очень серьезно… Но у меня нет бесспорных доказательств. Я хочу сказать, что Поль Дроп похитил моего сына… И держит его в заключении… Для чего? Очень просто: он намеревается меня шантажировать!

Себастьян Перрон недоверчиво улыбнулся и пожал плечами. Надо сказать, что во время рассказа Амели об исчезновении Юбера он вел себя несколько странно. Отец ребенка, которого он любил, хотя и не видел никогда в жизни, при известии о гибели сына должен был бы проявить признаки если не потрясения, то хотя бы глубокого переживания. Однако этого не случилось. Себастьян не вскочил с места, не закричал, даже не побледнел. Он слушал рассказ несчастной матери скорее с любопытством, чем с состраданием. И Амели Дроп, как ни была она взволнована, в конце концов это заметила.

— Как! — вскричала она. — Ты улыбаешься и пожимаешь плечами? И это все, чем ты можешь ответить на мой рассказ? Значит, судьба нашего ребенка тебе безразлична! Ты настолько сух и эгоистичен, что даже слезинки не пролил над его несчастной судьбой! Я была уверена, что никакие проявления низости со стороны мужчин уже не могут меня удивить. Но ты перешел все границы!

Она остановилась, задохнувшись от возмущения. Тогда судья Перрон, все с той же загадочной улыбкой на лице, взял обе ее руки и, нежно сжимая их, заговорил:

— Моя дорогая Амели! Ты совершенно права в своем возмущении. Если судить по внешним признакам, я должен казаться тебе чудовищем. Но выслушай меня, и ты изменишь свое мнение. Я сделаю тебе совершенно неожиданное, невероятное признание…

Он перестал улыбаться, и тень печали прошла по его лицу.

— Может быть, то, что я тебе расскажу, не только не смягчит тебя, но усилит твое отвращение ко мне. Ибо перед тобой человек, которого отцовская любовь толкнула на необдуманный, более того — на безумный поступок…

— Боже! Что еще ты мне хочешь сообщить?

— То, что успокоит твое страдающее материнское сердце! Да, предчувствие тебя не обмануло: Юбер жив! Послушай… В поезде, где ехал твой муж с маленьким Юбером, был еще один мужчина, который следил за ними. Он встретил их случайно, но, увидев, последовал за ними, как тень… Этот незнакомец не мог оторвать взгляда от хрупкой фигурки ребенка, от его лица, которое, как две капли воды, напоминало ему мать… Он сел рядом с Юбером, воспользовавшись тем, что хирург Дроп уделял мальчику довольно мало внимания. А затем произошло то, о чем ты уже знаешь…

— Да, да, продолжай… — едва могла выговорить Амели прерывающимся голосом.

— …Произошло ужасное крушение, все смешалось в каком-то хаосе среди кошмара, крови, криков раненых и умирающих… И человеку, сидевшему рядом с маленьким Юбером, удалось спасти ребенка, в котором он узнал своего сына!

— Спасти моего сына! — вне себя вскричала Амели Дроп. — Значит, этим человеком был…

Она не успела закончить, — в дверь постучали.

— В чем дело? — сердито воскликнул судья. — Я занят!

— Прошу прощения, господин председатель, — почтительно проговорил Доминик, — принесли письмо от того человека… того самого… вы знаете…

— От Мариуса! — с огромным облегчением воскликнул Себастьян Перрон и, взяв письмо из рук служителя, вновь запер дверь.

Дрожащими от волнения руками он разорвал конверт и извлек оттуда письмо. Оно должно было содержать сведения, которых он ожидал уже несколько дней с таким нетерпением. Его глаза лихорадочно блестели, когда он читал:

«Мой бедный друг!

Я провел расследование, которое ты мне поручил, и твои опасения подтвердились. Люди, у которых ты поместил ребенка, его не уберегли. Мальчик исчез. Они утверждают, что ни в чем не виноваты, и написали соответствующее заявление в полицию, чтобы отвести от себя возможные обвинения. Ты составишь об этом собственное мнение, когда узнаешь подробности. Факт состоит в том, что на ферме папаши Клемана, куда ты поместил ребенка, его сейчас нет. Говорят, что он утонул в реке. Вскоре я приду к тебе, и мы сможем вместе обсудить эту грустную историю.

Преданный тебе

Письмо выпало из рук Себастьяна Перрона. Слезы полились из его глаз, и, рухнув в кресло, он разразился рыданиями.

— Себастьян! — воскликнула Амели. — Случилось что-то ужасное? Скажи мне, что происходит!

Судья Перрон отнял руки от своего залитого слезами лица. За одну минуту он неузнаваемо изменился. Казалось, он постарел на несколько лет.

— Вот, прочти, — сказал он, протягивая ей письмо.

Но тут же отобрал его обратно. «Нельзя сообщать ей такое известие сразу, без подготовки», — подумал он. Он нежно привлек Амели к себе на грудь и заговорил:

— Амели, моя бедная Амели… Видно, Господь решил покарать нас за наши грехи… Ты поняла, что человеком, который спас Юбера во время крушения и увел его с собой, был я… Да, я воспользовался этой ужасной катастрофой, чтобы похитить его! Я просто не мог с ним расстаться… И говорил себе, что верну его когда-нибудь, позже, со временем… А пока я поместил его к хорошим людям, которых знал, — к папаше и мамаше Клеман, содержавших ферму в Нормандии. И пользовался каждой свободной минутой, чтобы навещать его. Я привязывался к нему все больше и больше. Он мне рассказывал о тебе на своем смешном и трогательном детском языке. Так я стал неведомым тебе соучастником твоей жизни. Эти встречи с сыном стали для меня счастьем и мукой.

Но на протяжении последних пятнадцати дней неотложные дела удерживали меня в Париже. Я терзался, не имея сведений от Юбера, так как супруги Клеман неграмотны и не могли мне написать. И тут счастливый случай помог мне встретить друга детства, которого я не видел много лет, человека, преданного мне душой и телом. Я рассказал ему все и послал к Клеманам, чтобы он сообщил мне, как обстоят там дела. Прошло десять дней с тех пор, как Мариус уехал, а от него не было ни слуху, ни духу… И вот теперь я получаю письмо, которое… в котором…

У судьи Перрона недостало духа закончить. Но его вид, его поведение досказали то, на что у него не хватало слов.

Амели Дроп выслушала его рассказ с огромным волнением, но того взрыва отчаяния, которого можно было ожидать, не произошло. Она заговорила, лихорадочно захлебываясь словами и устремив взгляд в пространство: