Роберт Голдсборо - Смерть в редакции

— Когда вы прибыли?

— В редакцию? Сейчас… Это было примерно в шесть пятнадцать, не так ли, дорогой? — обратилась она за подтверждением к Дэвиду с хорошо отрепетированной тонкой улыбкой.

Тот с обожанием взглянул на Кэролайн, и дама продолжила:

— Я прошла прямо в кабинет Дэвида. Он как раз заканчивал небольшое совещание. Мы поговорили пять или десять минут, после чего прошли в помещение, где работала Донна. Я не видела ее после возвращения, и мне не терпелось узнать о ее путешествии.

— Миссис Хаверхилл, не могли бы вы высказать свое отношение к происходящим в «Газетт» событиям?

— Вы имеете в виду ее продажу Макларену? О, мне было очень жаль, что газета уплывает из рук семьи. Но вам известно, насколько властной, неуступчивой и жёсткой могла быть Хэрриет. Именно эти черты характера в конечном итоге и стоили ей газеты.

— Жёсткостью, как я понимаю, вы считаете ее нежелание делегировать полномочия другим липам, и в первую очередь ближайшим членам семьи?

С ледяной улыбкой Кэролайн ответила:

— И это, и диктаторские замашки в целом. С какими бы предложениями по улучшению работы организации ни выступали Дэвид и Скотт, она постоянно принижала значение их советов или просто игнорировала их. Она не терпела, чтобы чужие идеи получали зеленый свет.

— Как складывались ваши отношения?

Кэролайн сменила позу (ее фото отлично смотрелось бы в «Вог») и, проведя ухоженными пальчиками по изящной шее, сказала:

— Мы уважали друг друга. У Хэрриет было множество привлекательных черт, я наслаждалась ее обществом на приемах, встречах и иных мероприятиях подобного рода. Она безумно любила «Газетт», была умна, прекрасно эрудированна. С ней всегда было интересно. Мне казалось, что ей нравилось встречаться со мной. Во всяком случае, она постоянно подчеркивала это.

Вульф беспокойно заерзал в кресле. Я знал, что ему хотелось пива, но он боролся с собой, так как опустошил уже две бутылки в присутствии гостей, которые не выпили ни капли. Оставалось надеяться, что пару минут он сможет продержаться. Дэвид, похоже, держался с еще большим трудом.

— Мадам, вы говорили, что у вас имеются некоторые соображения, которыми вы хотите поделиться. Я закончил, вам слово.

Она одарила его ослепительной улыбкой.

— Я все равно не ушла бы не высказавшись. Дэвид может подтвердить, что я никогда не стесняюсь высказывать свое мнение. У меня, мистер Вульф, нет никаких сомнений в том, что моя свекровь покончила с собой. Я знаю причину этого.

Она внимательно посмотрела на Вульфа, ожидая его реакции. Но тот наживку не проглотил. Поняв, что ей придется солировать, Кэролайн облизала губы и наклонилась вперед, как будто собиралась поделиться большим секретом.

— Хэрриет знала, что Макларен обошел ее с флангов и собрал необходимое для контроля над газетой количество акций. Она ненавидела Макларена, это не было тайной. И Хэрриет совершила поступок, который, по ее мнению, должен был восстановить против него как акционеров, так и общественность. Она сделала последнее публичное заявление, убив себя.

— Публичное заявление, о котором вы говорите, должно было бы включать в себя и письменное подтверждение, — недовольно проворчал Вульф. — Она должна была упомянуть о неблаговидных деяниях мистера Макларена или об отрицательных последствиях для «Газетт» в случае ее перехода в руки последнего. Насколько мне известно, такого письменного подтверждения не существует.

— Об этом я ничего не знаю. Я лишь убеждена в том, что Хэрриет убила себя, чтобы привлечь внимание к «трагическому событию» — так она называла происходящее. Она была способна на крайние проявления чувств. А самыми сильными ее чувствами были любовь к «Газетт» и ненависть к Макларену. Скажи, Дейв, разве я не права?

Супруг машинально кивнул, ее безупречные логические построения, видимо, не произвели на него впечатления.

— Мистер Вульф, я понимаю, что Донна и Дэвид в некотором смысле являлись родственниками Хэрриет, в то время как я была ей чужой, — продолжила Кэролайн. — Несмотря на это, я знала ее лучше, чем они, может быть, потому, что мы во многом похожи. Я не хочу сказать, что мы были близки, но мне известны силы, которые двигали ею. Еще раз повторяю: она сама убила себя.

На протяжении всей речи Кэролайн Вульф не сводил с нее внимательного взгляда. Когда она закончила, он посмотрел сначала на Дэвида, потом на Донну. Набрав полную грудь воздуха и с шумом выдохнув, Вульф произнес:

— У меня больше не осталось вопросов. Благодарю за визит.

Он потянулся к звонку, чтобы потребовать пива.

— У меня есть вопрос, мистер Вульф, — сказала Донна, встав рядом с креслом и положив руку на его спинку. — Прежде чем мы уйдем, мне хотелось бы его задать. Вы по-прежнему убеждены в том, что Хэрриет была убита?

Бросив на нее острый взгляд, мой босс ответил:

— Мадам, здесь не было сказано ничего такого, что могло бы побудить меня изменить точку зрения.

С этими словами, несмотря на то, что посетители все еще оставались в комнате, он взял книгу и раскрыл ее. Запечатлев эту сцену в памяти, чтобы не забыть сказать ему позже, что мисс Этикет считает такое поведение отвратительным нарушением всех правил приличия, я последовал за гостями к выходу. Я держал дверь, Дэвид и Донна прошествовали мимо меня так же, как и входили в дом — с каменным видом. Кэролайн же подарила мне улыбку с обложки журнала мод.

Я вернулся в кабинет следом за стремительно ворвавшимся туда Фрицем с двумя бутылками пива для пациента.

— Итак, — обратился я к Вульфу, после того как он наполнил стакан, — этот человек считает, что Макларен был бы прекрасным дополнением.

— Тоже мне остряк!

Я не был уверен, кого гений называет остряком — Дэвида Хаверхилла или Яна Макларена, но уточнять не стал. Вульф пребывал в состоянии недовольства, и я знал почему: гений всегда стремится избежать работы, а когда ему приходится трудиться в воскресенье, он становится особенно сварливым. Особенно его раздражало то, что рабочий день еще не закончился. Скотт Хаверхилл, проходящий у нас под кличкой «Племянник», должен был появиться в четыре, то есть через двадцать минут. Это означало, что у Вульфа не оставалось времени для простых человеческих удовольствий — для того, например, чтобы терроризировать Фрица по поводу меню на следующую неделю, или для сражения с кроссвордом в «Санди Таймс».

В какой-то момент я даже был готов его пожалеть. Но счастлив доложить, что это недостойное чувство тут же оставило меня. Однажды, когда я пожаловался на избыток скучных дел, он ответил: «Работа прекрасно тонизирует».

Возможно, сейчас ему как раз будет полезно принять еще немного тонизирующего средства.