Джон Макдональд - Вне закона

— Если так, то не поленись сообщить мне об этом. Две головы лучше одной. Омар был странным человеком, да. Но ошибок он никогда не совершал. Я часто раздумывал над секретом его успехов. И знаешь, к какому выводу пришел? Это может показаться вздором, но ничем иным я не могу объяснить его постоянную удачу. Много лет назад он создал математическую формулу, которая будто бы позволяет предсказать будущее. Возможно, эта чудесная формула и находится в письме. Тогда становится понятным, почему твой характер так заботил его. Способность предсказывать будущее накладывает на человека серьезную ответственность.

Кирби задумчиво кивнул.

— Да, это действительно объясняет его поразительные выигрыши. А потом он специально проиграл все деньги, чтобы отвлечь от себя внимание, когда оно стало слишком уж утомительным.

— Как бы там ни было, главное — благополучно пережить этот год. Хотя бы из любопытства — чтобы потом узнать, что в этом письме.

Выйдя из конторы Винтермора, Кирби зашел в соседнюю закусочную. Старый адвокат расстроил его. В голове все время вертелось одно отвратительное словечко, которое он между делом произнес. Это словечко было «простофиля». Простофиля, тряпка, лопух, мягкотелый слюнтяй. Человек, который начинает многословно извиняться, когда ему наступают на ногу, у которого можно занять деньги в уверенности, что он никогда не потребует их назад. Жалкая собачонка, которая вечно бегает с поджатым хвостом.

Действительно ли он таков? Вполне законченный простофиля? А может, этот изъян излечим, как излечима болезнь? Ну хорошо, пусть он простофиля. Но оглядимся вокруг. Так ли замечательно иметь противоположные качества. Быть грубым, самоуверенным, жаждать власти… Правда, у таких людей меньше комплексов. И кое с чем у них нет проблем.

— С женщинами, — вслух произнес он.

Толстуха, сидящая на стуле рядом с ним, повернула голову и посмотрела на него долгим холодным взглядом. Кирби почувствовал, что краснеет, а губы начинают складываться в отвратительную извиняющуюся улыбку. И весь он как-то непроизвольно стал сутулиться — но, все же, сделав над собой усилие, выпрямился, вздернул подбородок и вызывающе заявил:

— Мадам, я разговаривал сам с собой. Если вы думаете, что с вами сексуальный маньяк, пожалуйста, пересядьте на другой стул. Места кругом достаточно.

— Грубиян!

— Полегче на поворотах, мадам!

— Этот Майами — город сумасшедших, — пробурчала толстуха, наклоняясь над своей тарелкой.

Кирби несколько приободрился. Возможно, он и не окончательный простофиля. Конечно, начинать излечение необходимо с малого, выбираться постепенно, шаг за шагом, обретая все большую уверенность после очередной маленькой победы.

Вообще-то, на конференции он вел себя вполне достойно. Простофиля, тот подробно отчитался бы за свою деятельность в «Проектах О.К.», обязательно постаравшись убедить всех в том, что говорит он абсолютную правду. Он же сделал иначе: сказал правду, но сказал так, что получилось, будто он уклоняется от ответа. Следует, однако, честно признать, что помогла ему проявить выдержку непреклонность мисс Вильмы Фарнхэм. А теперь пусть они помучаются.

Когда кругленькая официантка подошла получить с него деньги, Кирби опять собрался с духом и, улыбаясь заявил:

— Кофе, надо сказать, отвратительный.

— Что?

— Кофе, говорю, отвратительный.

Девушка кокетливо улыбнулась ему.

— Чистая правда, дружок.

Из телефонной будки Кирби позвонил на квартиру Вильме Фарнхэм. Та подняла трубку после второго гудка. Как всегда, ее голос звучал отчетливо и спокойно.

— Это Кирби Винтер. Я пытался дозвониться до вас вчера, — сказал он.

— Да?

— Нам необходимо поговорить, мисс Фарнхэм.

— Вы думаете?

— А что? Что-нибудь случилось?

— Со мной все в порядке, мистер Винтер. Контора закрыта. Все документы переданы адвокатам. Я ищу другую работу. Мистер Креппс оставил мне по завещанию крупную сумму, но говорят, я смогу получить ее только через несколько месяцев. Наши отношения, таким образом, отныне прекращаются. Всего хорошего, мистер Винтер.

Она повесила трубку. Кирби снова набрал номер.

— Вы что-то еще хотите мне сказать, мистер Винтер?

— Послушайте, мисс Фарнхэм. Я слышал, вы сожгли документы.

— Именно так. Сожгла.

— Похоже, нас с вами ждет судебная повестка в налоговое управление.

— Мистер Винтер! Я знала, что вы мне позвоните. Я знала, что как только мистер Креппс скончается, вы позабудете о честном слове, которое дали ему. А я свое слово намереваюсь хранить, мистер Винтер. Лучше я сгнию в тюрьме, чем нарушу слово, данное этому великому человеку. Я знала, что вы немедленно броситесь рассказывать им все, что вам известно, только чтобы угодить и подольститься. Но будьте уверены, никакого документального подтверждения тому, что вы уже рассказали или расскажите им, не имеется. Вам не удастся ни уговорить, ни запугать меня. Вы жалкое, льстивое, слабовольное существо, мистер Винтер, и я считаю, что ваш дядя всегда переоценивал вас. Это все. Не беспокойте меня больше, пожалуйста.

И она снова повесила трубку.

Двадцать минут спустя он бешено нажимал на кнопку звонка под ее окнами. Она ответила через переговорное устройство, но едва он представился, воцарилась тишина. Дверь не открывалась. Кирби наудачу нажал еще несколько кнопок. Замок вдруг щелкнул, и он оказался внутри, в маленьком вестибюле. Лифт был занят. Он поднялся на второй этаж, подошел к порогу ее квартиры и принялся стучать в дверь кулаками.

— Убирайтесь — крикнула она изнутри.

Он продолжал стучать. Приоткрылась соседняя дверь, и в щелку выглянула незнакомая женщина. Он яростно оскалился в ее сторону и лицо исчезло.

Наконец дверь распахнулась. Вильма попыталась загородить ему дорогу, но он грубо оттолкнул ее и вошел внутрь.

— Да как вы смеете! Вы — наглец!

— Наглец! Сильно сказано!

— Вы совершенно пьяны.

— Я хочу вам кое-что сообщить, а вы меня не пускаете. Я совершенно возмущен! Присядьте, помолчите и послушайте.

Он взял Вильму за плечи и силком подвел к дивану. Она села с возгласом изумления и негодования.

— Все, что вы можете сказать мне…

— Прекратите вы, бога ради! — он решительно посмотрел на нее. Вильма куталась в толстый бесформенный махровый халат неприятного коричневого цвета. Неприбранные каштановые волосы падали на плечи. Она была без очков и близоруко щурилась на него.

— Почему, черт возьми, вы присвоили себе одной привилегию на верность и благородство? Почему вы так легко и быстро судите других, не имея на то никаких оснований? Кто дал вам право быть уверенной, что вы все обо мне знаете, в том числе и то, как я поведу себя в критической ситуации?