Александр Макколл-Смит - Воскресный философский клуб

Наконец Джейми согласился.

— Если вы настаиваете, — сказал он. — Если вы действительно настаиваете, я готов пойти вместе с вами. Но только потому, что не хочу, чтобы вы отправлялись туда одна, а не потому, что одобряю эту идею.

Когда в тот вечер Изабелла прощалась с Джейми, уже в дверях они договорились, что она позвонит ему в один из следующих дней, чтобы обсудить, как подступиться к Полу Хоггу. По крайней мере, она была с ним знакома, и это позволит им просить о встрече. Но как именно это будет сделано и под каким предлогом — это следовало обдумать.

Как только Джейми покинул ее дом, Изабелле пришла в голову одна мысль. Она чуть не бросилась вслед за ним, чтобы поделиться своими соображениями, но вовремя остановилась. Было еще не поздно, и в этот час некоторые из ее соседей выгуливали своих собак. Ей не хотелось, чтобы видели, как она бегает по улице за молодыми людьми. Никому бы не хотелось, чтобы его увидели в подобной ситуации. Точно так же, как не хотелось бы Дороти Паркер, [33] Дороти Паркер (1893–1967) — американская писательница. чтобы ее застукали, когда она залезала к кому-нибудь в окно и у нее застряли бедра. [34] Этот случай рассказан близкой подругой Д. Паркер — известным американским драматургом Лилиан Хеллман (1905–1984) в ее автобиографической книге «Незавершенная женщина»: «Однажды она подняла глаза от книги: „Мужчина сказал, что больше не хочет ее видеть. В ту же ночь она попыталась залезть к нему в номер отеля через окно, и у нее застряли бедра. У меня никогда не застревали бедра, Лили, и я хочу, чтобы ты это запомнила“». Дороти Паркер обладала незаурядным чувством юмора, о чем свидетельствует множество подобных историй. При этой мысли Изабелла улыбнулась. Что тут такого уж смешного? Это трудно объяснить, но действительно очень смешно. Может быть, дело в том, что человек, который никогда не лазил в окно, тем не менее выражает свое мнение о такой возможности . Но почему же это забавно? Вероятно, таким вещам нет объяснения — точно так же, как нет разумного объяснения, почему аудиторию так рассмешило замечание, однажды услышанное Изабеллой на лекции, которую читала Доменика Легг, крупный специалист по англо-норманнской истории: «Мы должны помнить, что в то время знать не сморкалась так, как мы: у них не было носовых платков ». В ответ раздался громовой хохот, и Изабелла и сейчас находила это высказывание чрезвычайно забавным. Но если разобраться, тут нет ничего смешного. Несомненно, это серьезная проблема, когда при себе нет носового платка, — житейская, но тем не менее серьезная. (А как же тогда обходилась знать? Очень просто: при помощи соломы . Какой ужас! Она же колется! Но если знати приходилось пользоваться соломой, то что же делали те, кто стоял ниже на социальной лестнице? Ответ не поражал своей затейливостью: они сморкались в два пальца, как многие делают и сейчас. Она пару раз сама такое видела — но, конечно же, не в Эдинбурге.)

Но сейчас Изабелла думала не о носовых платках или их отсутствии, а об Элизабет Блекэддер. Пол Хогг купил картину Элизабет Блекэддер, которую присмотрела для себя Изабелла. Выставка, на которой она была представлена, должна была скоро закрыться, и тем, кто купил картины, теперь разрешалось их забрать. Это означало, что если кто-то хочет еще раз взглянуть на картину, ему придется посетить квартиру Пола Хогга на Грейт-Кинг-стрит. Изабелла вполне могла изъявить такое желание. Можно позвонить Полу Хоггу и попросить разрешения снова увидеть картину, поскольку она хочет договориться с Элизабет Блекэддер, которая по-прежнему работает в студии в Грэндж, чтобы та написала для нее похожую картину. Это вполне резонно. Художница может не захотеть делать копию со своей картины, но охотно согласится написать что-нибудь в том же духе.

Ложь, подумала Изабелла, но ложь лишь на этой стадии их плана. Ложь может стать правдой. В ее планы действительно входило купить какую-нибудь картину Блекэддер, так почему бы не сделать художнице заказ? Так она и поступит, а это значит, что она может с чистой совестью заявиться к Полу Хоггу под этим предлогом. И даже Сиссела Бок, автор солидного труда «Ложь», не стала бы возражать. А потом, снова взглянув на Блекэддер, она деликатно прощупает, не мог ли Марк Фрейзер, работая в «Мак-Дауэллз», обнаружить что-то щекотливое . Нет ли у Пола Хогга каких-нибудь мыслей насчет того, что бы это могло быть? А если нет, тогда она задаст более четкий вопрос и скажет, что если он был привязан к этому молодому человеку — а он явно его любил, судя по эмоциональной реакции на ее слова в баре «Винсент», — тогда, быть может, он готов кое-что узнать, дабы подтвердить или опровергнуть удручающую гипотезу. Нужно сделать это деликатно, по крайней мере, стоит попытаться. Он может согласиться. И все время, чтобы она чувствовала себя уверенно, в квартире Пола Хогга рядом с ней будет Джейми. Мы думаем, скажет она, нам кажется. Это звучит гораздо убедительнее, чем те же самые мысли, выраженные в единственном числе.

На следующее утро она позвонила Джейми так рано, как только допускали приличия: по ее мнению, это было девять часов. Изабелла соблюдала этикет телефонных звонков: звонок раньше восьми утра мог быть сделан только в крайних обстоятельствах; между восемью и девятью звонить неприлично; а дальше можно спокойно звонить до десяти вечера — правда, позвонив после половины девятого, нужно извиниться за поздний звонок. А после десяти часов снова наступает время для звонков в крайних обстоятельствах. Подойдя к телефону, следует назваться, если это возможно, но только после того, как вы сказали «доброе утро», «добрый день» или «добрый вечер». Она признавала, что эти условности не очень-то соблюдаются другими — и, как она заметила, Джейми тоже: когда она позвонила в то утро, он ответил кратким «да».

— Не очень-то приветливо звучит, — укорила его Изабелла. — И откуда мне знать, кто вы? Слова «да» недостаточно. А если бы вы были слишком заняты, чтобы разговаривать, вы бы сказали «нет»?

— Изабелла? — спросил он.

— Если бы вы мне представились, я бы, в свою очередь, сделала бы то же самое. И тогда ваш последний вопрос был бы не нужен.

Джейми рассмеялся.

— И долго это будет продолжаться? — спросил он. — Мне нужно успеть к десяти на поезд в Глазго. Мы репетируем «Парсифаль». [35] Опера великого немецкого композитора Рихарда Вагнера (1813–1883), написанная в 1882 году.

— Ах вы бедные, — посочувствовала Изабелла. — Бедные певцы. Какое тяжкое испытание.

— Да, — согласился Джейми. — От Вагнера у меня болит голова. Но мне в самом деле нужно скоро уходить.

Изабелла в двух словах изложила ему свою идею и выслушала его ответ.