Дороти Сейерс - Шагающий каприз [Striding Folly] (3 рассказа)

— Голос был мужской или женский?

— По моему, мужской, сэр. Больше похож на рёв, если вы понимаете, что я имею в ввиду. Я говорю: «Эй, в чём дело? Какой это дом?» — Парень ничего не отвечает, но показывает, и мы с ним вместе бежим через улицу. Как только мы добрались до дома, послышался шум, как будто внутри кого-то душат, и удар, как будто что-то упало напротив двери.

— О, Боже! — произнёс Питер.

— Я кричу и звоню в колокольчик. «Эй! — кричу я. — Что здесь происходит?» и затем стучу в дверь. Никакого ответа, и поэтому я вновь звоню и стучу. Тогда парень, который был со мной, открыл клапан щели для почты и заглянул в неё.

— Был ли в доме свет?

— Везде было темно, кроме фрамуги над дверью. Она была ярко освещена, и когда я посмотрел на неё, то увидел номер дома 13, нарисованный, как вам это нравится, прямо на фрамуге. Ну, а этот парень всё смотрел и внезапно как-то всхлипнул и отпрянул. «Эй! — говорю я, — в чём дело? Дай-ка глянуть». Таким образом, я приложил глаз к этой щели и заглянул.

Констебль Бёрт сделал паузу и глубоко вздохнул. Питер перерезал проволоку у второй бутылки.

— А теперь, сэр, — сказал полицейский, — хотите верьте, хотите нет, я был тогда так же трезв, как сейчас. Я могу описать всё, что видел в том доме так, как будто это нарисовано вот на этой стене. Не то, чтобы я увидел слишком много, потому что щель была неширокой, но, слегка скосив глаза, я мог смотреть прямо через холл и частично видеть обе стороны и часть лестницы наверх. И вот что я увидел, и следите за каждым моим словом в связи с тем, что случилось потом.

Чтобы язык двигался свободнее, он сделал ещё один большой глоток Пол-Роже и продолжал:

— Пол в холле. Я видел его очень чётко. Весь из черно-белых квадратов, как мрамор, и уходит далеко вглубь дома. Примерно на полпути спереди и слева была лестница с красным ковром и на ней — белая голая женщина, несущая большой горшок с синими и желтыми цветами. В стене рядом с лестницей была открыта дверь и за ней — комната, вся освещенная. Я мог видеть только конец стола, уставленный большим количеством бокалов и столового серебра. Между этой дверью и парадной дверью стоял большой черный шкаф, блестящий, с нарисованными на нём золотыми фигурами, как на вещах, которые показывают на выставке. Прямо позади — нечто вроде оранжереи, но я не смог разглядеть, что же там было, только выглядело всё очень весело. Справа была дверь, и она также была открыта. Очень симпатичная гостиная, насколько я мог видеть, с бледно-голубыми обоями и картинами на стенах. В холле также были картины, и столик справа с медным блюдом, например для того, чтобы класть на него карточки посетителей. Я как будто вижу всё это теперь, и я спрашиваю вас, если всего этого не было, то разве смог бы я просто взять и всё так описать?

— Я знавал людей, которые описывали то, чего не было, — глубокомысленно сказал Питер, — но редко что-либо в этом роде. Про крыс, кошек и змей я слышал, и иногда про нагие женские фигуры, но с маниями, связанными с лакированными шкафами и столиками в холлах, я знаком плохо.

— Именно так, сэр, — согласился полицейский, — и я вижу, что пока вы мне верите. Но вот дальше всё не так просто. В этом холле лежал человек, и я совершенно уверен, сэр, так же как в том, что сижу здесь, что он был мёртв. Это был крупный человек, чисто выбритый, и он был в вечернем костюме. Кто-то всадил ему в горло нож. Я мог видеть ручку — это было похоже на разделочный нож, и кровь разлилась, блестя, по мраморным квадратам.

Полицейский посмотрел на Питера, провёл носовым платком по лбу и прикончил четвертый бокал шампанского.

— Его голова была около конца столика в холле, — продолжал он, — а ноги, должно быть, были около двери, но я не мог видеть того, что было ближе ко мне из-за дна почтового ящика. Понимаете, сэр, я смотрел через проволочную сетку ящика, в внутри что-то было, наверное письма, что не давало мне заглянуть вниз. Но я видел всё остальное: впереди и немного в обе стороны, и это, должно быть, выжглось в моём мозгу, как говорят, поскольку я не думаю, что смотрел больше, чем четверть минуты или около того. Затем весь свет сразу погас, как будто кто-то выключил главный выключатель. Тут я оглянулся и, не боюсь вам признаться, почувствовал себя немного странно. И когда я огляделся, — вот те на! Мой тип в шарфе дал дёру.

— Чёрт бы его подрал, — сказал Питер.

— Дал дёру, — повторил полицейский, — и вот вам моё положение. И именно тогда, сэр, я сделал большую ошибку, поскольку подумал, что он не мог уйти далеко, — я погнался за ним по улице. Но я не видел его, и я никого не видел. Все здания были тёмными, и мне пришло в голову, что может произойти множество странных вещей, и никто не обратит внимания. То, как я кричал и барабанил в дверь, должно было разбудить каждую живую душу на этой улице, я уж не говорю про те ужасные вопли. Но — вы, возможно, сами заметили это, сэр, — бывает, что человек оставил открытыми окна на первом этаже или у него может загореться дымоход, и вы, пытаясь привлечь его внимание, шумите так, что сможете разбудить мёртвого, но никто не обращает внимания. Он крепко спит, а соседи говорят: «Проклятая драка, но это не моё дело», — и прячут голову под одеяло.

— Да, — сказал Питер, — Лондон именно таков.

— Правильно, сэр. В деревне всё по-другому. Невозможно поднять булавку без того, чтобы кто-нибудь не поинтересовался, у кого ты её взял, но в Лондоне каждый сам за себя… «Ну, что-то же нужно делать», — думаю я, и начинаю свистеть. Это они услышали. Окна стали подниматься по всей улице. Кстати, это тоже — Лондон.

Питер кивнул:

— Лондон будет спать до трубного гласа. Обыватели могут смотреть на мир свысока и считать себя воплощением добродетели. Но Бог, которого ничем не удивишь, скажет своему ангелу: «Свисти им, Михаил, свисти — и Восток, и Запад восстанут из мёртвых при звуках полицейского свистка».

— Именно так, сэр, — сказал констебль Бёрт и впервые задался вопросом, что, может быть, в этом шампанском действительно что-то есть. Он на мгновение сделал паузу, и возобновил рассказ:

— Случилось так, что как раз в это самое время, когда я свистел, парень с другого маршрута был в Одли-Сквер и шёл мне навстречу. Не уверен, знаете ли вы, сэр, что у нас назначено время встречи друг с другом, причем каждую ночь разное, и сегодня вечером мы должны были встретиться на площади в двенадцать часов. А тут он подбегает, можно сказать не вовремя, и видит меня, а изо всех окон выглядывает народ, спрашивая, в чем дело. Ну, естественно, я не хотел, чтобы все они высыпали на улицу и наш человек скрылся в толпе; поэтому говорю им лишь, что ничего мол страшного, что-то вроде небольшого инцидента. И тут я увидел Уитерса и страшно ему образовался. Мы стоим там в конце улицы, и я говорю ему, что имеется мертвец в холле дома номер 13, и всё выгладит как убийство. «Номер 13, — говорит он, — невозможно, чтобы это был номер 13. Здесь, на Меррименс-Энд, нет никакого номера 13, болван ты этакий, здесь только чётные номера». И это действительно так, сэр, дома с другой стороны никогда не строились, и, таким образом, никаких нечётных номеров нет за исключением номера 1 — это большой дом на углу.