Леонид Шифман - Побег на Альфу Центавра (сборник)

Второй вопрос – это возможность вызвать у человека состояние, которое врачи диагностируют как инсульт на фоне гипертонического криза. То, что Ламберт никогда не жаловался на свое состояние здоровья, еще не значит, что оно у него было идеальным. Он мог не обращаться к врачам, приписывая свое недомогание усталости, или скверному настроению, разве с вами такого не случалось?

Но у Ламберта был наверняка семейный врач, к которому он, время от времени, все же обращался. Неплохо было бы поговорить с ним.

Нужно вообще поговорить с каким-нибудь врачом, чтобы выяснить, существует ли препарат, лекарство, при помощи которого можно вызвать микроинсульт, или хотя бы резкий скачок давления.

Но вернемся к событиям, которые происходили вокруг картин и людей, этими картинами заинтересовавшихся.

– Как вы думаете, Лорьен говорит правду? – спросила я у Генри, когда рассказала ему обо всем, что произошло на вернисаже.

– У меня пока недостаточно информации, чтобы судить об этом, а как вы сами считаете? Вы ведь с ним говорили, какое он произвел на вас впечатление?

– Мое отношение к нему вряд ли можно назвать объективным.

– А я и не жду от вас объективности. Меня интересует ваше мнение, а не объективная характеристика, в которую я бы все равно не поверил. Я уверен, что человек – это совокупность мнений о нем. Так что вы можете сказать? Он вам понравился?

– Должен был понравиться. – начала объяснять я не столько для своего шефа, сколько для себя, – внешность его достаточно привлекательна. Держался он свободно, но без излишней раскованности. Его версия была логична. Хотя проверить ее мы вряд ли сможем. Но почему-то я больше склонна верить Рут, хоть и не чувствую никакой энергетики ни в этих картинах, ни в других.

– Не чувствуете?

– Нет, Генри, – вздохнула я, – видимо, искусство живописи не способно меня настолько пронять.

– Что ж, не обратиться ли нам к специалисту? – задал Генри вопрос, ответ на который был очевиден.

– К художнику? Искусствоведу? – уточнила я, чтобы не дать ему надолго замолчать в привычной своей задумчивости.

– К криминалисту, – услышала я неожиданный вариант ответа.

– Но все картины прошли тщательную экспертизу, что еще можно определить? Да и кто захочет этим заниматься? – удивилась я и подкрепила свое удивление соответствующей интонацией.

– Есть у меня на примете такой человек, – усмехнулся Генри, – не уверен, что с большим желанием, но на просьбу мою он, скорее всего, откликнется. Вы помните Патрика Горвица?

– Еще бы! Он все еще работает в полиции?

– Не совсем в полиции, – поправил меня шеф, – он, как я уже сказал, эксперт-криминалист. В молодости он хотел посвятить жизнь живописи и действительно, говорят, неплохо рисовал, хотя его увлечение искусством осталось всего лишь увлечением, а профессией стала довольно странная наука. Он автор нескольких замечательных изобретений, которые помогли и полицейским, и историкам, и искусствоведам решать их загадки. Возможно, его методы помогут и нам разобраться с тайной этих подозрительных картин, конечно, если эта тайна действительно существует.

– Я его хорошо помню, и еще помню, что он – ваш должник, а значит, мы действительно можем рассчитывать на его помощь.

– Я бы еще добавил, что он – мой друг, а какие счеты между друзьями? – добавил Генри с улыбкой и взялся за телефон.

Патрик Горвиц появился в нашем офисе через пару часов. Генри не стал в телефонном разговоре вдаваться в подробности, поэтому его друг был заинтригован, и вопросы посыпались, едва он переступил порог.

– Что произошло, Генри? Откуда интерес к моим юношеским увлечениям? И при чем тут моя коллекция картин?

– Погоди, – остановил его мой шеф. – Сейчас я все тебе объясню, а ты, надеюсь, не откажешь нам в помощи, на которую мы рассчитываем.

– Сделаю все, что в моих силах.

– Тогда скажи, что ты знаешь о Джозефе Ламберте, нет ли в твоей коллекции его картин?

– Ламберт был талантлив, но его картин у меня нет. Он внезапно умер в прошлом году, я не успел приобрести ни одного его полотна, а сейчас это мне уже вряд ли по карману, – в последних словах Патрика Горвица явно прозвучало сожаление.

– Ты был на его посмертном вернисаже? – продолжил свои вопросы Генри.

– Конечно. Замечательная и необычная экспозиция.

– Николь, напомните мне названия картин, которые нас интересуют.

– «Ожидание», «Боль» и «Надежда», – сразу ответила я.

– Да, совершенно верно, – продолжил Генри, – именно эти картины ты должен посмотреть еще раз и не только как любитель живописи, но и как эксперт.

– Ты подозреваешь, что это подделки? Это несерьезно. Такого просто не бывает.

– Может, ты и прав, но я тебя попрошу сделать все, что только доступно экспертизе. Возможно, ты ничего и не обнаружишь, но все же…

– Но кто мне разрешит взять картины на проверку, или есть постановление? – заинтересовался наш гость технической стороной проблемы.

– Нет, расследование частное, полиция не захотела этим заниматься, – вынужден был признать мой шеф.

– Думаю, у тебя есть достаточно серьезные основания… – начал рассуждать Горвиц.

– Если только здравый смысл и интуицию можно считать таковыми, – остановил его Генри.

– Как, по-твоему, я могу взять полотна на экспертизу? Попросить их владельца?

– Этого уж точно не стоит делать. А разве ты не хотел бы приобрести картины Ламберта?

– Ты представляешь, сколько они теперь стоят? К тому же, ты подозреваешь, что с ними что-то не так.

– Я мог бы, пожалуй, вложить в это свою долю. Уверен, что потом картины можно будет продать и даже заработать на разнице, – этих слов я уж точно не ожидала услышать.

– А если это действительно подделки? – попытался внести ясность Патрик.

– Их уже тщательно проверяли, – спокойно возразил Генри, – представляешь, какой это уровень?! Плюс хвост сплетен и легенд, который потянется за подделками. Думаю, что они смогут подняться в цене выше подлинников.

– Что ж, давай, попробуем, – все же неуверенно, как мне показалось, закончил разговор Патрик Горвиц.

Через неделю мистер Горвиц позвонил нам и сообщил, что ему удалось купить две из трех нужных нам картин. Третью картину, ту, что называлась «Надежда», владелец продать отказался.

– Но, понимаешь, – говорил он, уже находясь в нашем кабинете, – самое странное, что именно в этой картине я просто визуально, без всяких приборов обнаружил изъян.

– Изъян?

– На листе бумаги, который изображен в центре картины, есть небольшое, словно грязное, пятнышко. Более того, оно имеет правильную форму и представляет собой, по-видимому, насколько это можно разглядеть через лупу, квадрат со стороной чуть больше миллиметра, причем не нарисованный на листе бумаги, а как бы нанесенный на холст, то есть, я хочу сказать, его стороны параллельны раме.