Поль-Луи Сулицер - Ориан, или Пятый цвет

Ориан вышла на кухню и вернулась с двумя чашками кофе на маленьком перламутровом подносе. Она не могла оторвать глаз от волевого кщошеского лица, на которое перенесенные страдания словно надели маску. Давид разговаривал без видимого волнения, но чувствовалось, как он напряжен. Но момент еще не настал: что-то в нем говорило, что нужно оставаться сильным, владеть своими эмоциями, что еще рано позволять себе открывать шлюзы, сдерживающие его горе. Все это произойдет позже, когда он будет один и немножко окрепнет для того, чтобы погрузиться в траур. Молодой человек сделал несколько глотков горячего кофе. Не заставив себя просить, сам начал рассказывать Ориан все, что знал. В следователе сыграл профессионализм, и она, попросив его остановиться на минутку, принесла блокнот и ручку.

— Не хотелось бы, чтобы ты записывала, — заметил Давид.

Ориан почудилось, что она слышит голос его отца, интонации Александра, и от этой преемственности, выразившейся в голосе сына, у нее защемило сердце.

— Как хочешь, Давид. Я слушаю тебя.

Он глубоко вздохнул и начал с самого тяжелого, камнем лежавшего на его сердце.

— О моем отце говорили ужасные вещи. Что он был педерастом, обманывал маму, впадал в депрессию, много пил. Все это ложь. Уж мне-то известно, каким он был. Его что-то заботило — это правда.

— А что именно, ты знаешь?

— Думаю, все началось с Бирмы. Но мне тогда было только двенадцать лет и я увлекался лишь филателией. Там чудесные марки с изображением слонов, ступ и будд. Меня почему-то интересовали ступы. Помню, он пришел домой бледный, осунувшийся, расстроенный. Таким я его никогда раньше не видел. Кажется, я впервые ощутил, что от него исходит чувство страха. Мама попросила меня уйти в детскую. Я попытался подслушать у замочной скважины, но родители ушли в сад. За ужином я понял, что папа немного отошел, чувствовалось, что с него свалилась какая-то тяжесть. Он улыбался мне, потом мы все вместе играли в домино. Ночью я долго не мог уснуть: мне все виделось его непривычное лицо. Я слышал его шаги на веранде. Встав с постели, я на цыпочках спустился вниз. Папа разжег свою трубку и спокойно курил. Заметив меня, он что-то быстро убрал в карман халата. Я ничего не сказал. Он погладил меня по голове и объяснил, что иногда жизнь взрослых очень осложняется и сейчас он жалеет, что ушло то время, когда он коллекционировал марки. Особенно нравились ему колониальные с сенегальскими стрелками и изображениями футболистов. Дня два-три спустя мама сказала мне, ч-то мы уезжаем из Рангуна. Это меня удивило, потому что был февраль и до сих пор мои родители всегда совмещали свои переезды с окончанием занятий в школе. Однако я промолчал. Через месяц мы уже были в Либревиле. Папа казался спокойным, но после случая в Бирме, мне кажется, тревога уже не оставляла его.

— Пей-ка кофе, пока не остыл, — сказала Ориан. — И не говори так быстро. Время у меня есть.

Давид поблагодарил. Она услышала, как он с трудом сглотнул. В горле у него на мгновение пересохло от воспоминаний о недавних событиях.

— Через несколько недель отец пришел с работы в середине дня. Мама в это время уехала в джунгли — она занималась там диспансеризацией вместе с членами ЮНИСЕФ. Только я был дома. Папа вошел в мою комнату. Чувствовалось — он хочет мне что-то сказать. Он тихо подошел и улыбнулся, сказал, что горд иметь такого сына, как я. Не знаю, почему он мне это сказал, так как мок школьные успехи в последнее время были не блестящи, да еще из-за меня проиграла чемпионат моя футбольная команда. Я был вратарем и пропустил очень легкий мяч. Но мне кажется, отец думал не об этом. Он, должно быть, считал, что может говорить со мной, как со взрослым, и я знаю, что в этом он был прав. Я не все понял, но запомнил главное. Он сообщил, что узнал о государственной тайне, и мог сильно помешать людям, стоящим у власти во Франции и, может быть, в других странах. По его словам, между Бирмой и Францией происходит что-то очень серьезное. Габон тоже вмешался в это дело. Он передал мне запечатанный конверт и сказал, что если с ним что-нибудь случится, мама и я должны отдать конверт его начальству в Министерстве юстиции, но ни в коем случае не отдавать должностным лицам Министерства иностранных дел, потому что он им не доверяет. Ты думаешь, это они его убили?

Ориан отрицательно качнула головой:

— Не знаю, Давид. А ты не считаешь, что он… ну…

— Покончил с собой? Да никогда в жизни! — протестующе воскликнул юноша. — Мама воспротивилась его захоронению. Подробностей она мне не сообщила, но когда на прошлой неделе она звонила моей бабушке, то сказала, что на его голове были странные раны, а в больнице потерялись рентгеновские снимки, сделанные сразу после смерти.

— Мать знала, что письмо у тебя?

— Нет, я сказал ей потом. Она взяла его. Мы вместе вскрыли конверт. Мы надеялись найти какую-нибудь зацепку, что-то такое, способное все прояснить. Но не смогли разобраться в документах — там были какие-то таблицы с цифрами, возможно, денежными суммами, фамилиями людей, названиями фирм. Мама, может быть, и догадалась, о чем шла речь. Меня она попросила забыть обо всем этом. Насколько я понял, она не хотела передавать документы французским властям…

— Даже правосудию? — прервала его Ориан.

— Нет, не думаю. Она сказала, что только кампания в прессе может нас спасти, И возможно, когда ее сбили, она должна была встретиться с журналистом, очень известным.

— Я знаю, — сказала Орлан, — я ее видела. К сожалению, документов при ней не оказалось.

— Все это из-за меня, — удрученно произнес Давид. — Не отдай я их ей, она была бы жива. В конце концов, плевать мне на всякие тайны. Главное — родители…

Ориан наклонилась к Давиду, взяла его руку.

— А теперь послушай меня… Отец гордился тобой, потому что знал — ты пойдешь до конца… Этим утром мы говорим о них. Если бы они нас видели, я уверена, что они были бы счастливы и успокоились. Я обещаю — кто-то дорого заплатит за их смерть. Все, что ты мне рассказал, очень пригодится для следствия. Я дам задание проверить в Либревиле факт исчезновения рентгеновских снимков из медицинского досье Александра. Что касается документов, украденных у Изабеллы, тут сложнее… Во всем прочитанном ты не запомнил ни одной фамилии, ни одной поразившей тебя детали?

Давид сдвинул брови.

— Мне кажется, что многие из перечисленных фамилий были итальянскими, они оканчивались на «и» или «о», но имена были французскими. Запомнилось одно, странное, кого-то звали Анж…

Из рассказанного Давидом Ориан сделала предварительный вывод — возможно, в Африке орудует корсиканская мафия, цель — неясна.

Юноша замолчал, будто иссяк, подавленный горем. Мать говорила ему, что в трудные моменты он всегда может рассчитывать на Ориан, доверять ей все. Поэтому-то он старался как можно быстрее выговориться.