Чарлз Тодд - Красная дверь

«Оно не похоже на остальную мебель», — заметил Хэмиш.

Это была правда. Хотя все — от стола в столовой до высоких спинок кроватей — было хорошей работы, оно как бы пришло из другого поколения — поздневикторианские изделия, темные и солидные, с полировкой, отражающей свет. Унаследовано? Может быть. Такие вещи могла подарить молодой паре, начинающей супружескую жизнь, мать, тетя или кузина. Предметы, лежавшие на чердаке, пока не понадобились снова.

В комнате было мало личного, а Ратлиджа интересовала жизнь, которую вела ее хозяйка. Писал ли ей муж? Хотя констебль неодобрительно нахмурился, Ратлидж открыл ящики, но не нашел никаких признаков, указывающих на отсутствие чего-либо.

Помимо садоводства, Флоренс увлекалась шитьем, но какие мысли роились у нее в голове, покуда игла проделывала самые замысловатые узоры? Или когда она полола сорняки и срезала увядшие цветы?

Вероятно, Флоренс была необычайно терпеливой женщиной, подумал Ратлидж. Всегда ждала, как верная Пенелопа. [10] Пенелопа — в греческой мифологии жена царя Итаки Одиссея, преданно ожидавшая возвращения мужа. Почему она приняла такую жизнь? И куда в итоге эта жизнь привела ее?

Ему казалось, что он нашел ответ, — очевидно, здесь время от времени жили домашние животные. Кошки или собачонки. Из верхнего окна он видел маленькое кладбище с четырьмя или пятью побеленными надгробиями, как если бы за годы Флоренс потеряла своих четвероногих компаньонов, как потеряла сына, и похоронила их в саду для воспоминаний. Ибо вокруг камней в изобилии росли анютины глазки и незабудки.

Ратлидж спустился по лестнице, чувствуя охватывающую его депрессию, и вышел на кладбище. Три кошки и две собаки, судя по именам, написанным на побелке синими буквами. А на одном камне значилось только «М-р Дж».

— Хотите поговорить с фермером? — спросил констебль Саттертуэйт, когда Ратлидж повернулся к дому.

— Если он был занят больным животным, то, возможно, действительно ничего не видел. Как насчет его семьи?

— Его жена уехала навестить дочь. Их сын женат и обычно помогает на ферме, но приходит из своего дома. — Он указал рукой. — Земли его отца на дальней стороне.

— Следовательно, никто из его домочадцев не мог прийти этим путем. Ладно, давайте поговорим с миссис Блейн. Если здесь что-то отсутствует, мы не можем догадаться, что именно. — Но внизу Ратлидж снова задержался, чтобы перелистать страницы книг возле любимого кресла миссис Теллер и проверить, не спрятано ли что-нибудь в них. У нее был хороший вкус в чтении, подумал он.

Ничего, кроме крахмальных и расшитых закладок.

С минуту Ратлидж постоял в коридоре, прислушиваясь к звукам в доме, пытаясь ощутить присутствие женщины, которая провела здесь большую часть жизни и оставила после себя так мало. Но она ускользала, и ему хотелось, чтобы здесь была ее фотография в лучшие времена.

Потом он последовал за Саттертуэйтом наружу. Небо было ярко-розовым с оттенками серого и фиолетового, на востоке становясь пурпурным, солнце клонилось к горизонту. Они закрыли дверь безмолвного дома и зашагали назад к автомобилю.

Хотя крыша фермерского дома миссис Блейн была видна из дома Теллеров, путь туда был не прямой. Они свернули на изрытую колеями аллею и пошли к дому на склоне холма.

Он очень походил на тот, который они только что покинули, но амбары и наружные строения все еще использовались, а двор был грязен от коровьих отметин.

Они постучали в парадную дверь, и ее открыла маленькая женщина с темно-рыжими волосами и сердитым лицом.

— Вот и вы! — сказала она констеблю Саттертуэйту, игнорируя Ратлиджа. Вцепившись в руку констебля, женщина потащила его к кухне, все время жалуясь на мучительные вопли где-то в доме. — Вы должны избавить меня от этого, слышите? Она сказала мне, что ему тридцать лет, и я даже не могу поджарить его — он будет волокнистым, как старый башмак. Я пыталась выставить его за дверь, но он не уходил. Я не могу из-за этого спать. Нет покоя ни днем ни ночью!

Ратлидж последовал за ними в кухню, но ничего не увидел, когда пересек порог. Но он едва не отшатнулся назад в коридор, чтобы спасти уши от пронзительного вопля.

Хэмиш молчал, как и сам Ратлидж, слушая эту какофонию.

Ратлидж слышал ирландские разговоры о бэнши, [11] Бэнши — в кельтском фольклоре дух, чьи вопли предвещают смерть. но до сих пор почти не думал об этих предвестниках смерти. Он вспомнил, как старый Майкл Флаэрти, бывший жокей, говорил о них: «Звук надрывает душу, а его источник может видеть только кто-то в семье».

Затем что-то пошевелилось, и Ратлидж разглядел источник звука. Это был маленький серый попугай с красным пятном на хвосте. Он цеплялся за тарелку на верху кухонного шкафа у дальней стены, почти невидимый в последних лучах солнца, освещавших открытую дверь кухни. Его блестящие глазки были устремлены на вновь прибывших, словно он ожидал от них нападения.

— Вот видите! — воскликнула миссис Блейн. — Говорю вам, это продолжается весь день и всю ночь. Не знаю, как она это выносила. Я бы застрелила его, если бы не боялась повредить мой лучший стаффордширский фарфор. Лейтенант Теллер всегда присылал ей подарки, но что заставило его прислать это чудовище, понятия не имею. Она сказала, что они могут прожить сотню лет.

Ратлидж вспомнил маленькое кладбище и покоящихся там животных. Сотня лет — ей бы не пришлось снова оплакивать потерянную любовь. Одинокой женщине было с кем поговорить.

Попугай закричал снова. Едва ли это походило на разговор, как указал Хэмиш.

— Я ведь не могла оставить его, верно? — продолжала миссис Блейн. — Она была мертва несколько дней — я видела мух на ее лице, — а его не кормили и не поили. Поэтому я сжалилась над ним ради нее, не зная, чем это чревато. На такое я не рассчитывала!

Ратлидж шагнул в комнату и подошел к перевернутой клетке, которая лежала на полу у дальней стороны кухонного стола. Он подобрал ее и благодаря высокому росту поднес почти к самой птице. К его удивлению, попугай перестал вопить, прыгнул в открытую дверцу и стал чистить перышки на груди.

Ратлидж тщательно закрыл дверцу, затем потянулся за скатертью на кухонном столе миссис Блейн. Она поспешно схватила сахарницу и солонку, прежде чем он стянул скатерть и накрыл ею клетку, погрузив птицу в темноту.

В кухне воцарилась блаженная тишина.

— Ну, будь я проклят! — нарушил молчание констебль.

Миссис Блейн переводила взгляд с накрытой клетки на Ратлиджа.

Внезапно птица заговорила человеческим голосом:

— Доброй ночи, Питер, где бы ты ни был.

— Это ее голос, — прошептала миссис Блейн. — Как будто она все еще жива.

— Вы никогда не слышали, как он говорит? — спросил Ратлидж.