Рекс Стаут - Праздничный пикник

Сзади послышался голос Флоры:

— Они уже выходят, так что если вам приглянулся какой-нибудь стул — хватайте. Любой, кроме шести в первом ряду — они предназначены для выступающих.

Разумеется, я пустился было уверять ее, что мне приглянулся только один стул — тот, что примыкает к ее стулу, — но в эту минуту из палатки повалила толпа. Я решил предупредить Вульфа о том, что предназначавшийся для него стул способен уместить в лучшем случае половину — но зато любую — его необъятного седалища, и, дождавшись, пока палатка опустеет, проник в нее. В дальнем углу перед походной кроватью, на которой лежал какой-то мужчина, стояли пятеро. А слева от меня Ниро Вульф склонился над столом, на котором стояла металлическая коробка с откинутой крышкой, и разглядывал ее содержимое. Я шагнул в его сторону, заглянул в коробку и увидел целый набор из восьми ножей с резными рукоятками и лезвиями различной длины, от шести до двенадцати дюймов. Сталь не блестела, но выглядели ножи остро заточенными и угрожающе узкими. Я спросил Вульфа, кому он собрался перерезать глотку.

— «Дюбуа», — сказал Вульф. — Настоящие «Дюбуа», старинной работы. Лучшие из лучших. Это собственность мистера Корби. Он принес их для участия в разделочном конкурсе, в котором, как и следовало ожидать, победил. Я бы с радостью их позаимствовал. — Он повернулся. — Почему они не оставят беднягу в покое?

Я тоже обернулся и разглядел в щель между столпившимися вокруг кровати, что лежит на ней ни кто иной, как Филип Холт, директор-распорядитель ПРАР.

— А что с ним стряслось? — поинтересовался я.

— Съел что-то не то. Они подозревают устрицы. Должно быть, не так приготовлены. Врач дал ему какое-то желудочное средство.

Подойдя поближе, я услышал голос Джеймса Корби:

— Не нравится мне цвет его лица. Я бы все-таки, несмотря на заверения врача, отправил его в больницу.

Пухленький и лысоватый коротышка Корби больше походил на посетителя ресторана, нежели на ресторанного работника — возможно, именно поэтому он и занимал пост президента ПРАР.

— Я согласен, — выразительно провозгласил Дик Веттер.

Я впервые увидел его живьем, хотя часто, куда чаще, чем хотелось бы, лицезрел его по телевизору. Впрочем, прекрати я включать его канал, Дик Веттер не стал бы рвать на себе волосы и посыпать их пеплом, поскольку двадцать миллионов американцев (в основном — женского пола) свято верили, что он лучший ведущий во всей Вселенной. По меньшей мере — самый молодой и смазливый. Флора Корби предупредила меня о том, что Веттер будет присутствовать на пикнике, и объяснила причину. Оказывается, папаша телезвезды в течение вот уже без малого тридцати лет убирал грязные тарелки в одном из бродвейских ресторанчиков и наотрез отказывался менять работу.

А вот Поль Раго не согласился.

— Очень будет жалко, — сказал он. Правда, получилось у него: «валко». Высокорослый, широкоплечий, с черной, чуть тронутой сединой шевелюрой и черными тараканьими усами он скорее походил на посла одной из стран, расположенных южнее мексиканской границы, чем на короля подливок и приправ. — Филип — главное лицо в ПРАР после президента, и ему следовало бы выступить и сказать пару слов. Может, отлежится, пока выступят остальные.

— Прошу простить меня, — вмешался Х. Л. Гриффин, поставщик вин и яств. Тщедушный и тощий, с костлявым подбородком и одним глазом, подозрительно напоминающим искусственный, Гриффин говорил с авторитетом человека, фирма которого занимала целый этаж одного из небоскребов в центре Манхэттена. — Возможно, я не вправе советовать, поскольку не являюсь членом вашей славной организации, но вы оказали мне честь, пригласив на праздник, и я прекрасно знаю, насколько любят и почитают Фила Холта в вашей среде. Мне представляется, что мистер Раго прав — люди и впрямь будут разочарованы, если не увидят Фила на платформе. Надеюсь, вы не сочтете меня слишком бесцеремонным.

Снаружи гулкий голос возвестил через громкоговоритель собравшимся, что торжественная церемония начинается. К кровати подошел полицейский, посмотрел на лежащего Холта, но советов давать не стал и отошел. Вульф также протопал к кучке спорщиков, чтобы взглянуть на больного. Что касается меня, то я бы, конечно, поместил Холта в больничную палату, проследив, чтобы рядом с ним дежурила молоденькая сиделка и время от времени промокала его влажный лоб. При мне его по меньшей мере трижды начинала бить дрожь. В конце концов Холт сам разрешил все трудности, пробормотав, чтобы его оставили одного, и отвернулся лицом к стенке. Подошедшая Флора Корби заботливо укрыла его одеялом, поблагодарив Дика Веттера, который вызвался ей помочь. Подул свежий ветерок, и кто-то сказал, что не следовало бы оставлять больного на сквозняке; Вульф велел мне опустить полог заднего входа, что я и сделал. Откидной полог никак не хотел держаться, так что мне пришлось подвязать его к пластмассовому рожку. Потом все покинули палатку через основной вход, а я замыкал шествие. Корби, проходя мимо стола, приостановился, чтобы закрыть коробку с ножами.

Речи продолжались ровно один час и восемь минут, причем все десять тысяч ресторанных работников и гостей выдержали их стоя, как настоящие леди и джентльмены. Вы, по всей вероятности, рассчитываете, что я воспроизведу речи дословно, но я не только не стенографировал, но и не слушал достаточно внимательно, чтобы запечатлеть их в памяти. Сидя в заднем ряду, я мог видеть большую часть собравшихся, а на них, скажу я вам, стоило посмотреть.

Первым выступал незнакомый мне субъект — должно быть, тот самый, который сгонял всех к платформе, пока мы были в палатке. Проквакав что-то невразумительное, он предоставил слово Джеймсу Корби. Пока Корби ораторствовал, Поль Раго встал со стула, прошагал по проходу между рядами и вошел в палатку. Поскольку он ратовал за то, чтобы Филип Холт произнес речь, то, как мне подумалось, цель его посещения состояла в том, чтобы извлечь директора-распорядителя из палатки — живого или мертвого. Но я ошибся. Минуту спустя Раго вернулся — и как раз вовремя. Не успел он занять свое место, как Корби закончил говорить и слово предоставили самому Раго.

Лица ресторанных работников после речи Корби оставались серьезными, но стоило Раго выдать им несколько фраз со своим несуразным произношением, как вокруг заулыбались. Когда Корби встал и зашагал по проходу, я заподозрил было, что он хочет отомстить Раго за то, что тот демонстративно покидал аудиторию во время его выступления, но Корби оставался в палатке еще меньше, чем Раго. Вернувшись, он сел на свой стул и принялся с самым внимательным видом слушать, как Раго издевается над родным языком.

Следующим выступал Х. Л. Гриффин — председательствующему пришлось опустить ему микрофон. Голос его звучал в динамиках четче, чем у остальных, да и вообще говорил он здорово. Что ж, подумал я, будет только справедливо, если главный успех выпадет на долю замухрышки, так что я первый вскочил и бурно зааплодировал, когда Гриффин, закончив, откланялся. Рукоплескания продолжались еще добрую минуту и не стихали даже, когда Гриффин удалился в палатку. Распорядитель начал представлять Дика Веттера, но телезвезда с решительным видом двинулся к палатке, и нетрудно было догадаться — зачем. Он подумал, что Гриффин собирается использовать свой шумный успех и вытащить к микрофону Филипа Холта, вот и вознамерился воспрепятствовать зловредному коротышке. Однако вмешиваться ему не пришлось. Дик Веттер был еще в двух шагах от входа в палатку, когда Гриффин появился снаружи. Один. Веттер отступил в сторону, пропуская его, а затем скрылся в палатке. Гриффин, сопровождаемый вновь вспыхнувшими аплодисментами, прошагал к своему стулу, и распорядителю пришлось призвать зрителей к спокойствию, чтобы представить следующего оратора. В этот миг Дик Веттер вышел из палатки и уверенной поступью прошествовал к микрофону, который вновь пришлось поднимать.