Лидия Будогоская - Повесть о рыжей девочке

Ева ни за что не хочет увидеть привидение. Ева чуть не плачет. Хоть бы Нина Куликова пришла. Нет, не придет. Наверное, с Вольфом ушла гулять.

С ума сойдешь, сидя в пустых комнатах. Прямо хоть на улицу беги. На улице лучше — ласково мигают фонари, снег скрипит под полозьями. И нет-нет, кто-нибудь да пробежит по обледенелым мосткам мимо ворот.

Внизу хлопнула дверь. По лестнице застучали бойкие шаги.

— Кто там? — крикнула Ева.

— Я, — послышался веселый голос.

Ева ожила. Нина врывается к ней. От Нины пахнет морозной свежестью улицы. На ней неуклюжая черная шуба, потертая шапочка всегда съезжает на затылок. Светлые, прямые, как дождь, волосы падают на уши.

Нинина мать — вотячка, оттого у Нины широкие скулы и толстые губы.

— Что же ты так долго?

— С Вольфом ходили гулять. Ах, Ева, что я знаю!

— Интересное? — спрашивает Ева.

— Очень интересное. Вольф меня спрашивает: «Ваша подруга — рыжая, в синем кафтанчике?» — «Да», — говорю. «Так вот, — говорит Вольф, — ваша подруга в Пушкинском саду побила Горчанинова Кольку. Он в пятом классе учится, вместе со мной. Мы ему говорим: „Что же ты ей сдачи не дал?“ А он говорит: „Девочек не бьют“. Подумай, Ева, какой благородный. И ты знаешь ли, кто такой Коля Горчанинов? Сын начальницы. Ей-богу. С ума сойти!»

— Как, — вскричала Ева, — сын нашей начальницы? У нее сын?

— Ну да. Один-единственный сын. Как ему на улицу выходить, она сама ему шинель на все пуговки застегнет и шею шарфиком замотает. А ты раз — и пощечину.

Ева расхохоталась.

— Нина, — крикнула Ева, — снимай шубу, снимай шапку! Оставайся у меня ночевать. Бабушки нет, — теперь я совсем одна осталась. И ты должна ко мне приходить каждый день.

На другой день за обедом Ева встретилась с папой. Ева на месте хозяйки разливает суп. Ева волнуется, двумя руками поднимает тарелку с супом для папы.

«Как я полно налила. Только бы не выплеснуть».

И выплеснула на скатерть.

— Росомаха, — сказал папа и поморщился.

Росомахи — это звери, неуклюжие, противные, всегда висят на деревьях.

Папа помешивает ложкой горячий суп и пристально смотрит на Еву.

«Что он смотрит? — тревожится Ева. — Какие странные у него глаза. Мутные, холодные, с красноватыми веками. Счастье какое, что папины глаза мне не достались в придачу к рыжим волосам. Тогда хоть топись».

У Евы карие глаза, мамины.

Не горбись, — сказал папа.

Ева поспешно выпрямилась.

Молчание.

— Не чавкай, — с раздражением сказал папа.

Ева покраснела и, чтобы не чавкать, перестала есть.

— Ты, — сказал папа, — совсем теперь. на приличную девочку не похожа. Испортилась. Разлагающее влияние подруг. С хамками дружишь.

— Кто это хамки? — удивилась Ева.

— Вотячка. И другие твои — дочки сапожников.

— Неправда, неправда, — сказала Ева, — они хорошие. И никто меня не портит. Я сама по себе.

Папа усмехнулся.

— Дура, — сказал папа. — Была бы умной, старалась бы дружить с теми, от которых хорошего можно набраться. Учится у вас Козлова, дочь городского головы. И еще есть Смагина. У Смагиных большой кожевенный завод. Я думаю, к таким людям в гости пойти приятно. Вот это настоящая компания.

Ева исподлобья посмотрела на папу и ничего не ответила.

Долго молчали. Наконец папа говорит:

— Ну-с, скажи мне, каковы у тебя отметки. По русскому сколько?

— По русскому — пять. По географии — пять. По истории — пять.

— А по математике?

— А по математике — три.

— Почему ж это?

— Математику я не люблю. Математика мне не дается, — тихонько вымолвила Ева.

— Хм… Тебя не спрашивают, что ты любишь. Нужно учиться тому, что преподают в гимназии, и быть прилежной. Ни одной тройки не должно быть.

Ева заволновалась.

— За тройки никто не бранит, — сказала Ева, — тройка отметка ничего себе. Бывает, единицы приносят домой.

— Единицы! — грозно нахмурился папа. — Попробуй только, принеси единицу.

«Ни за что не попробую», — подумала Ева и съежилась. А папа говорит:

— Тебя воспитывали мать и бабушка. Я не вмешивался, бабы и распустили вожжи. Теперь я сам за тебя примусь. Подтянись. Отец в поте лица добывает тебе хлеб, дает образование и требует: учись прилежно. Ни одной тройки. Пятерки, изредка четверки. Ты способная, рыжая бестия, и я вправе требовать этого. Бросай лень. Если не бросишь, пеняй на себя. Я из тебя вышибу лень, так и запомни.

Ева не хочет, чтобы из нее вышибали лень.

Ева старательно принимается учить уроки. Сколько этих уроков задают на каждый день! И по русскому задают, и по геометрии задают, и по алгебре задают, и по истории, и по географии. А еще немецкий и французский — слова столбцами, неправильные глаголы, упражнения и стихотворения. Если весь вечер учить на совесть — и то не успеешь, что-нибудь да останется невыученным.

Ева из кожи лезет вон, чтоб получать пятерки.

Весна. Леса вокруг города зазеленели. Кама разлилась. Очень широкая Кама. На той стороне низкий берег кажется тоненькой черточкой. Большие пароходы на Каме гудят, пристани кишат народом.

По Покровской улице целыми днями грохочут возы, тянутся на набережную к пристаням. И вот однажды случилась беда. Воз, нагруженный кожами, переехал бродячую собачонку. Собралась толпа, все смотрят, как черная собачонка в пыли по камням волочит окровавленные задние лапы и отчаянно визжит.

Ева все это увидела в окно. Она выбежала за ворота, присела на корточки, подняла собачонку в передник и унесла во двор.

— Настя! — кричит Ева. — Ужасное несчастье случилось. Отпирай сарай. Мы ее положим в ящик с соломой и будем лечить.

— Что тут зря пачкаться, — говорит Настя, — все равно сдохнет.

Но сарай открыла и в ящик положила соломы.

Собачонка стала жить в ящике. Лежит целыми днями на соломе и зализывает раны, а Ева кормит собачонку мясом и поит молоком. И собачонка стала крепнуть и поправляться.

Хороший денек выпал для Евы. Из гимназии распустили в двенадцать, когда солнце на самой середине неба. Прямо из гимназии Ева с Ниной Куликовой отправились в Пушкинский сад. Березки в саду зеленые, трава зеленая и много желтых одуванчиков.

Девочки идут по аллее к площадке, залитой солнцем, на которой устроены трапеции и гигантские шаги. На скамье против гигантов сидит реалист. Темноволосый, лицо белое, серая блуза перетянутая ремнем с медной бляхой. Книги и фуражку положил на скамью, а сам перочинным ножиком строгает ветку, чтобы сделать хлыст.

Нина подтолкнула Еву локтем и шепчет:

— Гляди, вон Коля, сын начальницы.

Могла не подталкивать: Ева сразу узнала короля треф. И развеселилась.

— Давай, Нина, побегаем на гигантах.

— Давай.

Бегут к гигантам. Сорвали шляпы, кинули их на песок и схватили по петле друг против друга. Сын начальницы бросил строгать и смотрит на них во все глаза.