Филипп Думенк - Расследование смерти мадам Бовари

— А что об этом думают муж и аптекарь?

— О чем? О кровоподтеках? Ничего, они их вообще сначала не заметили. Они думают, что женщина могла сама их себе нанести, поскольку металась на постели так, что иногда ее приходилось удерживать. На мой взгляд, вопрос состоит в другом: поскольку эта женщина умерла от отравления и имеется подозрение, что она не сама отравилась, то кто это мог сделать и зачем? Но это уже не в нашей с господином Каниве компетенции, а скорее, в вашей, господа полицейские.

— Именно так, — важно кивнул Делевуа.

— Мне сказали, что вы уходите со службы. Если это действительно так, мне очень жаль.

— Возраст уже не тот… Вероятно, это мое последнее расследование. Однако будьте уверены, я доведу его до конца.

— Я в этом и не сомневаюсь.

— Господин префект пообещал мне, что я смогу уйти с высшей категорией и с некоторой прибавкой к пенсии.

— Никто не заслуживает этого больше, чем вы! — любезно отозвался Ларивьер. — При случае я позволю себе напомнить ему об обещании. Уже известно, кто вас заменит?

— О, в кандидатах нет недостатка! — разочарованно произнес комиссар.

Лучше Реми никто не понимал грустное настроение старого начальника. Делевуа принадлежал к поколению тех полицейских, которых чаще всего набирали из бывших солдат Империи, воспитанников Фуше, [1] Жозéф Фушé (1759–1820) — французский политический и государственный деятель, министр полиции; создал систему политической разведки, провокаций и шпионажа. — Примеч. ред. Канлера, [2] Начальник сыскной полиции во время правления Луи-Филиппа I (первая половина XIX в.). — Примеч. ред. порой даже из учеников бывшего каторжника Видока! [3] Эжен-Франсуа Видок (1775–1857) — известный французский сыщик. — Примеч. ред. Обутые в грубые, подбитые железом башмаки, с седельным пистолетом в одной руке и несколькими франками в другой (чтобы заплатить наводчикам, которые в ту эпоху были опорой полицейских), день и ночь на ногах, они не гнушались установить слежку или устроить засаду, великолепно могли схватить злоумышленника на ярмарке, арестовать на месте грабителя, промышляющего в дилижансе. Сейчас писанина стала значить больше, чем пистолеты, и полицейские выезжали только на следственные задания, с гражданским кодексом в руках. От них требовали отчеты о расследовании, протоколы допросов, экспертиз, повторных экспертиз. Из-за этого Делевуа все меньше и меньше любил свое ремесло…

Ларивьер, видимо, посчитал, что сказал уже достаточно. У этого элегантного шестидесятилетнего человека растрепалась борода, худые щеки над большим жестким воротником, подвязанным белым галстуком в виде банта, ввалились от усталости, красивые серебристые волосы торчали во все стороны. Он нервно провел по лицу тонкой рукой, украшенной перстнем с печаткой.

— Последние ночи были для меня очень тяжелыми, — сказал Ларивьер. — Позвольте, я пойду спать. Опросите Каниве в Невшателе — он подтвердит мои слова. Сегодня вечером я буду ужинать у префекта департамента вместе с королевским прокурором — они оба мои друзья. Не премину сделать им комплимент по поводу усердия и находчивости, проявленных их полицейскими в этом деле!.. Что касается вас, молодой человек, — добавил он, обращаясь к Реми, — поскольку, кажется, вы сопровождаете господина комиссара, то разрешите поздравить вас с участием в очень интересном расследовании!

При упоминании грозных имен королевского прокурора и префекта комиссар и Реми мельком обменялись взглядами. Потом оба одновременно поклонились в знак благодарности. Мгновение спустя по каменному полу префектуры прошелестели шаги Ларивьера. Послышался удар хлыста, оконные стекла задрожали, тяжелая карета, выкрашенная зеленым и черным, запряженная тремя великолепными лошадьми, до ушей заляпанными грязью, тронулась с места и повезла врача домой.

В этом году март выдался необычным. После потепления в конце зимы неожиданно выпал снег. Необычайная стужа обрушилась на Руан и его окрестности, заблокировала дороги, заморозила пруды, побила ирисы, неосторожно высунувшие нос на соломенных крышах домишек, где они обычно зеленеют в это время.

— Каждую неделю он ужинает с королевским прокурором и господином префектом! — с искренним восхищением вздохнул комиссар.

— А правда, что он был ассистентом Ларрея, знаменитого хирурга Великой армии? [4] Название вооруженных сил Французской империи в 1805–1807 и 1812–1814 г.г. — Примеч. ред.

— Сам император наградил его на поле битвы при Ваграме, когда ему было двадцать лет, а сейчас он самый знаменитый врач департамента, преподает на медицинском факультете и берет самые большие гонорары! Каким образом Бовари, этот мелкий врач-недоучка, получающий три франка за визит, смог оплатить его услуги?

— В конце концов, это ради его жены!

— И каков результат? Она все равно умерла.

— Наверное, у людей одной профессии не принято платить друг другу, — предположил Реми, глядя через покрывающееся изморозью стекло на проезжающую через ворота карету.

— А я вот вижу, — сказал Делевуа с широкой улыбкой, — что ты не уроженец Нормандии! — В хорошем настроении он, случалось, обращался к Реми на «ты».

Действительно, довольно часто нормандцы упрекали Реми в том, что он не из этих краев. Молодой человек был уроженцем Парижа. Его отец, инженер, был направлен в Руан на строительство железной дороги, протянувшейся до Гавра. Он погиб при несчастном случае в туннеле, когда Реми был еще ребенком. Его мать так и осталась жить в Руане.

— Во всяком случае, этот доктор Ларивьер, кажется, не слишком высокого мнения о своем коллеге Каниве.

— Все эти врачи ненавидят друг друга. И позвать двоих одного ряда значит нарваться на провокацию.

— Но два мнения всегда лучше одного.

— Да, только если они не противоречат друг другу. К счастью, смерть пациентки примирила их обоих.

Реми выходил из кабинета, когда вдруг его осенило.

— Ионвиль-лʼАббэи! Не тот ли это городок в стороне от дороги между Руаном и Бове, через который мы проезжали, когда вместе с вами направлялись в замок Вобьесар к маркизу дʼАндервилье — из-за той истории с кражей драгоценностей на балу?

— Ну да, сынок! — воскликнул комиссар. — Как раз в тот день ты увидел, что даже богачи способны на кражу. — Делевуа называл его «сынок», когда бывал в особенно хорошем расположении духа.

На Реми нахлынули воспоминания. Прошлым летом они с комиссаром проезжали в полицейском кабриолете через этот довольно большой, но совершенно безликий городишко. Они там даже не остановились и никого не встретили по дороге. В его памяти Ионвиль отложился как один из нечетких из-за недостаточной выдержки дагерротипов. Там была единственная прямая улица, окруженная низкими домами, церковь с островерхой колокольней, увенчанной жестяным флажком, крытый рынок, стоящий на массивных деревянных столбах, постоялый двор, заставленный двуколками и возами с сеном; и еще, как символы значительности, золоченая вывеска нотариуса и разноцветные стеклянные колбы аптекаря.