Мишель Александр - Цианид по-турецки (сборник)

Глюмдальклич не знала, о чем говорить с молодым человеком, и я решил прийти к ней на помощь. Выбравшись из кошелька, я вежливо поздоровался и попросил разрешения задать несколько вопросов.

При моем появлении у Зитери глаза полезли на лоб. Так же, как и Бедари, он, разумеется, знал о моем существовании, но возможностей увидеть меня воочию у него было еще меньше, чем у возлюбленного Глюмдальклич.

Когда приступ изумления у него прошел, я спросил его, не находил ли он письма, адресованного его соседу.

— Нет, — отвечал он, — ничего такого я не видел… Хотя, — вспомнил он, — мне кажется, на его столике лежал какой-то листок.

Он объяснил, что вчера, вернувшись к себе после дежурства, он не застал Бедари, который ранее спал в комнате, и вот тогда-то ему показалось, что на столике рядом с кроватью дригмига лежал какой-то листок. Он был сложен так, как обычно складывают письма, но было ли на нем что-нибудь написано, Зитери уверенно сказать не мог.

— Куда же он делся потом? — спросил я.

— Этого я не знаю, — ответил Зитери. — Возможно, его кто-то случайно унес.

«Или неслучайно», — подумал я. Вслух же задал следующий вопрос:

— А кто вчера заходил к вам?

Зитери пожал плечами.

— Дригмиг Тизарт, — ответил он, — я обещал показать ему новое шитье к кафтану. Даргири, который просил меня составить партию для игры в кости. Кто еще? Да, фрисгульд Голдири, конечно. Он разыскивал Бедари. Я сказал, что, возможно, Бедари навещает госпожу Лорич…

Вот почему караул появился именно у нас. Заметив, с каким выражением смотрит сосед Бедари на Глюмдальклич, я подумал, что он вполне мог рассматривать арестованного своим соперником.

— А когда вы уходили в караул, Бедари спал? — спросил я.

— Да. Он сменился с караула до меня, я как раз собирался в свою смену, — ответил Зитери. — Бедари налил себе кубок вина, выпил — и тут же лег и уснул. Да так крепко, что я не добудился его, когда уходил. Ну, думаю, пусть поспит — ушел, не прощаясь.

Я насторожился.

— А вы пили с ним вино? — поинтересовался я. — Когда он пришел?

Зитери покачал головой.

— Нет, я же собирался в караул.

— А Бедари выпил всего один кубок? — уточнил я.

— Только один, бутылка осталась почти полная.

— А где эта бутылка?

Зитери завертел головой.

— А ее нету… — озадаченно сказал он. — Вот тут, на столе стояла.

Действительно, я отчетливо видел круглый след от донышка, размером примерно шесть футов. Рядом с ним стоял серебряный кубок, о котором, по всей видимости, говорил Зитери.

Пока мы с Зитери беседовали (вернее, я задавал вопросы, а он отвечал на них), Глюмдальклич не теряла времени. Решительно откинув крышку сундука, она принялась собирать чистое платье для Бедари, так что, к концу нашего разговора на столе уже образовалась внушительная (в полтора моих роста) гора сложенных вещей: камзол, шаровары, сорочка и даже шляпа. Вся это Глюмдальклич сложила в походную сумку Бедари, висевшую на спинке кровати.

— Нам пора, — сказала она, убедившись, что я больше не знаю, о чем спрашивать соседа ее возлюбленного.

— Хорошо, — ответил я, — но прежде мне нужно кое что проверить.

С этими словами я подошел к кубку. Он был высотою в два человеческих роста, но я не хотел обращаться к помощи Глюмдальклич — тем более, в присутствии этого юнца Зитери. Воспользовавшись в качестве подставки табакеркой дригмига, я подтянулся на руках, оседлал край кубка и после этого осторожно посмотрел вниз огромной серебреной чаши. На самом ее донышке я заметил маленькое темное озерцо — остаток вина, ранее наполнявшего кубок Бедари. Я наклонился, чтобы присмотреться к винному озерцу, и вдруг почувствовал сильное головокружение. Сначала я отнес его на счет высоты, на которой оказался. Хотя это было странно для моряка, привыкшего к виду бушующего моря с высоты реи. Я не успел удивиться этой странности, потому что головокружение усилилось настолько, что мне пришлось вцепиться в край кубка обеими руками — чтобы не упасть.

Но это не помогло. В какой-то момент комната завертелось вокруг меня настоящим вихрем, пальцы разжались, в глазах потемнело. Я почувствовал, что лечу вниз с огромной высоты, и лишился чувств.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу в руке Глюмдальклич, а сама она испуганно всматривается в мое лицо. В первое мгновение гигантское лицо показалось мне отвратительным, так что я постарался спешно встать на ноги и отойти в сторону — хотя голова еще кружилась, а ноги слушались плохо. Тем не менее, я успокаивающе улыбнулся Глюмдальклич и даже помахал рукою, показывая, что все в порядке.

Прежде, чем забраться в приготовленный нянюшкой кошелек, я еще раз посмотрел на кубок. Разумеется, головокружение мое имело причиной винные пары, исходившие от остатка напитка. Но показалось мне, что к запаху вина примешивался еще какой-то запах, менее заметный, но, тем не менее, вполне различимый.

По моей просьбе, Глюмдальклич протерла дно кубка платком. Понюхав его, она неуверенно заметила:

— Если принюхаться, можно почувствовать запах этикортов.

По ее словам, сок этикортов — цветов, внешне похожих на гигантские лилии, — обладает снотворными свойствами.

Зитери выглядел ошеломленным и растерянным. Он пробормотал, что, дескать, впервые слышит, чтобы Бебдари пользовался снотворными или дурманящими средствами. У меня возникло чувство, что с запахом этикортов мне уже доводилось встречаться. Причем совсем недавно.

Глюмдальклич затянула кошелек и перекинула через плечо дорожную сумку с чистым платьем для арестованного..

— Лорич, — взволнованно произнес Зитери, когда она двинулась к выходу, — помните: что бы ни случилось с Бедари, у вас есть еще один преданный друг. Клянусь, вы можете положиться на меня во всем!

«Да, — подумал я, мерно покачиваясь в кошельке, — вот и повод для того, чтобы избавиться от соседа по комнате».

Действительно, почему бы не свалить на соперника убийство? Правда, сначала нужно было его совершить. Но, с другой стороны, неужели Зитери мог убить фрисканда Цисарта для того лишь, чтобы затем обвинить в преступлении Бедари? Нет, я подумал, что такое предположение чересчур фантастично. Однако сбрасывать его со счетов я не торопился.

Вскоре я задремал, так что время в пути пролетело незаметно. Проснулся лишь когда покачивание кошелька прекратилось. Я понял, что мы уже добрались до места. Глюмдальклич расшнуровала горловину и извлекла меня из кошелька, в котором я, признаться, чувствовал себя неуютно.

Мы находились в уже знакомой мне подземной темнице. У двери стоял тюремщик — тот самый, башмаков которого я опасался, выбираясь наверх. Глюмдальклич стояла у стола, на который водрузила дорожную сумку, а Бедари — у деревянного топчана, все еще не оправившийся от неожиданного визита. Юноша представлял собою печальное зрелище. Прошедшая ночь не добавила ему оптимизма и надежды. И, похоже, наш визит усилил угнетенное его состояние. Во всяком случае, он явно терзался ужасными предчувствиями относительно своей судьбы (в Бробдингнеге, как и в Англии, убийцу приговаривают к смертной казни). Появление Глюмдальклич он истолковал как прощание. Бросившись перед девушкой на колени, он оросил слезами ее руки. С трудом нам (вернее, моей нянюшке) удалось успокоить его и втолковать, что еще ничего не потеряно и что именно Глюмдальклич назначена указом его величества выступить защитницей на суде. При этом девушка извлекла меня из кошелька, в котором я чувствовал себя неуютно, и поставила на стол, рядом с дорожной сумкой.