Сирил Хейр - Смерть бродит по лесу

Право же, это совсем против правил! Джефферсон давно бы ее остановил. Петтигрю прокашлялся, чтобы вмешаться, но миссис Порфир остановилась сама. Замолчав, она промокнула глаза носовым платком. Пожав плечами, мистер Очаровашкинс сел и начал связывать бумаги. Совершенно ясно — дело было окончено. Петтигрю набрал в грудь воздуха, чтобы объявить свое решение. И в этот самый момент он почувствовал, как в нем с силой поднимается подозрение, что дела обстоят совсем не так, как кажется.

Заместитель судьи помедлил, наморщил нос, как собака, вынюхивающая слабый, неуловимый запах. Что-то странное было в этом на первый взгляд простом деле, но он никак не мог уловить верткую мысль. Он безотчетно отметил что-то во время слушаний, но не обратил на это сразу должного внимания. Вдобавок миссис Порфир обронила что-то в своих бессвязных замечаниях. Он оглядел притихший зал суда в поисках вдохновения. Его взгляд упал на Тодменов, сидевших рядышком. Спутанная темная копна волос Марлен у плеча матери. Его посетило смутное воспоминание об учебнике по теории Менделя, и две мысли внезапно слились у него в голове как дождевые капли и побежали ручейком по оконному стеклу.

— Мне бы хотелось, чтобы мистер Тодмен вернулся на место свидетеля, — сказал он.

Удивленный и раздраженный, мистер Тодмен снова вышел вперед.

— Всего два вопроса, — сказал Петтигрю. — Ваша жена была вдовой, когда вы на ней женились?

— Верно.

— Миссис Бэнкс ваша дочь или дочь от прошлого брака?

— Моя Марлен, — с чувством сказал мистер Тодмен, — никогда не знала другого отца.

— Верно. Но это не вполне...

— Я дал ей мой дом. Я дал ей мое имя. Это было двадцать два года назад. Тогда она была малышкой двенадцати месяцев от роду. Что еще мог бы сделать мужчина?

Петтигрю в который раз посмотрел на знакомые слова параграфа 8 первого приложения. Они были именно таковы, как он думал.

— Вы удочерили ее юридически?

— Нет.

Петтигрю глянул на мистера Очаровашкинса. Мистер Очаровашкинс медленно поднялся. На лице у него было выражение боксера, который вышел из своего угла, твердо зная, что в ближайшие несколько минут его отправят в нокаут.

— Вы можете обойти это затруднение? — спросил его Петтигрю. — Закон особо прописывает, что дом может быть затребован домовладельцем как место проживания его самого или его сына либо его дочери. Никакого упоминания о приемных я не вижу.

Мистер Очаровашкинс был слишком хорошим законоведом, чтобы тратить время на отстаивание невозможного утверждения. Оказав лишь символическое сопротивление, он признал свое поражение. Естественно, он счел нужным указать на то, что вел дело исходя из факта, что миссис Бэнкс — дочь мистера Тодмена. Петтигрю, естественно, принял его заверение, но спросил про себя, как человек с таким очевидным умом мог не знать, что по закону генетики у двух блондинов не может родиться брюнетка. Он уже удобно забыл, что сам чуть не проглядел этот факт.

— В пользу ответчицы, — объявил он. И испытал удовлетворение юриста, приняв неоспоримое решение соответственно букве закона, который, как и орден Подвязки, сам по себе ничегошеньки не стоил.

Тем не менее полчаса спустя, когда Петтигрю уже возвращался домой, он почувствовал, что было нечто сомнительное в странной маленькой драме, которая перед ним разыгралась. Редко случается, чтобы судья вообще дошел до сути дела. Колодец правды обычно слишком глубок для простого судебного отвеса. И теперь Петтигрю был уверен, что до сути он не докопался. Само по себе это его не обеспокоило бы. Его встревожило другое — собственная уверенность, что по ходу разбирательства миссис Порфир далеко не один раз... нет, не солгала, но погрешила против истины. А поскольку миссис Порфир произвела на него глубокое впечатление как женщина исключительных моральных качеств, он был озадачен и даже немного расстроен.

Миссис Порфир всего на пару минут опоздала на автобус, который следовал от Рыночной площади в половине четвертого, и потому была обречена полчаса ждать следующего, стоя в начале растущей очереди. По ее виду было совсем непохоже, что она столь успешно, сколь и неожиданно для себя выиграла тяжбу. Миссис Порфир устала, была голодна и подавлена. У нее болела голова, и она остро нуждалась в чашке хорошего горячего чая. (В Дидфорде имелось достаточно чайных, но она уже потратилась на ленч, пока ждала разбирательства, и не могла второй раз в день поесть вне дома — это просто не укладывалось в ее миропонимание.) Женщина полная, она то и дело переносила вес с ноги на ногу, с тоской отмечая, как медленно ползут к трем стрелки на городских часах.

Оставалось ждать еще десять минут, когда неожиданно пришло избавление в облике очень грязного джипа. Он подъехал, содрогаясь и грохоча, и притормозил возле миссис Порфир. Поверх рева мотора она услышала голос Горацио Уэндона, который спрашивал:

— Подбросить вас до Тисбери, миссис Порфир?

Уэндон был в сравнительно веселом настроении. Большую часть денег, которые могли бы пойти на ежемесячную выплату присужденного ему долга, он потратил. Сначала попировал за ленчем в Дидбери, а затем довершил кутеж на фермерской распродаже по соседству. Фермерские распродажи были для него все равно что бутылка для прочих неудачников и почти столь же разорительными. Он не мог устоять перед манящей свалкой всякой всячины. Его участок и так был усеян хламом, который он уже накупил за бесценок, но теперь джип был загроможден новыми приобретениями. Наперекор прошлому опыту Уэндон верил, что однажды они понадобятся.

Освобождая место для пассажирки, он сбросил с сиденья рядом с собой рулон ржавой проволочной сетки. Миссис Порфир с благодарностью села, и джип непредсказуемыми рывками двинулся по Главной улице.

— Вы ведь были сегодня утром в суде, да? — спросил он, когда машин поубавилось и они наконец выбрались на шоссе. — У вас-то ка кие неприятности? Моими был негодный корм для свиней — я думаю, вы слышали.

— Мистер Тодмен вызвал меня в суд, — объяснила миссис Порфир. — Он хочет, чтобы я освободила коттедж для его Марлен.

Мистер Уэндон искренне посочувствовал:

— Плохо дело. Куда же вы поедете? В Тисбери без вас не обойтись, сами знаете.

— Судья сказал, я могу остаться. Кажется, то, что Марлен всего лишь приемная дочь, все изменило. Я, честно говоря, плохо поняла, и мистер Тодмен тоже не понял. Он так расстроен.

Горацио Уэндон смеялся редко, но и тогда обычно на чужой счет. Так поступил и сейчас.

— Готов поспорить! Это еще как его из себя выведет. И поделом старому разбойнику!

— Не надо так, — мягко сказала миссис Порфир. — Марлен правда нужен коттедж. Я была бы рада уехать, если бы могла.